Роман о Розах

– Может быть, вам нужно не только вспомнить, а сделать ещё что-то. Поклясться, например.

Переведя взгляд на луну, я почувствовал какую-то неловкость в области сердца, словно мне что-то мешало дышать, будто рёбра мои стали уже и ближе друг к другу и не давали сделать вдох.

– Её я вспомнил, но клятвы… Я не понимаю. Мне кажется, я сделал всё, что должен был сделать.

– Если бы было всё так, как вы сказали, вас бы здесь не было. Вас бы отпустили, – так же спокойно ответил Николай.

– Куда? – выпалил я и опять замолчал, понимая всю нелепицу вопроса. – Ну да, конечно.

– Вы слишком стремительны и пусты сейчас. Как и я, когда попал сюда. Вы уж простите, – Николай, сидевший до этого момента спокойно и прямо, развернулся ко мне и посмотрел прямо в глаза. Он молчал, словно пытался донести до меня самую простую и откровенную вещь силой молчания и взгляда.

– Я так понимаю, что если задержусь здесь, то не смогу вернуться?

– Ах, как бы я хотел оказаться на вашем месте, друг мой, – сказал Николай, не обратив никакого внимания на мой вопрос.

Николай тяжело вздохнул, и мне почудилось, что он, сомкнув сильно веки, попытался так справиться с подступающими слезами.

– Но этот дом и этот сад вы делите с любимой. Разве это не счастье? Вы не написали ни строчки, но… о чём? Раз вы здесь, значит, вы выполнили всё, что зависело от вас.

– Вы правы, Роман, – он спокойно взял одну ягоду, положил себе в рот, а остальные выбросил. – И это раздражает, при том, что нам был обещан покой. Но его нет. Не верьте ни чему, – почему-то прошептал он и кивнул в знак подтверждения своих слов.

– Вы бессмертны и несчастны?

– Кто бы мог подумать, что отречься от своего дара надо вовремя, иначе вечный дом поглотит тебя и будет медленно уничтожать, но никогда не уничтожит до конца, потому что это будет длиться вечно.

– Я догадываюсь, кто вы, – выпалил я.

Понять, кто сидит рядом со мной, было совсем не трудно. Трудно, практически невозможно осознать правдивость происходящего.

– Это очень даже возможно.

– Но ради такой любви, как у вас, люди готовы отдать душу.

– А что вся эта любовь без души? Что тогда любит? Что страдает? И что наслаждается?

Николай чуть улыбнулся уголками губ, обратившись взглядом за горизонт, что был обозначен сверкающей тонкой нитью.

– Почему я хочу просить у неё прощения? Почему я чувствую вину перед ней? Я вспомнил ее, но… сколько же ещё таких воспоминаний будет, кем она ещё предстанет? Странная девица с датой моего рождения, какая-то швея, англичанка, а потом что? Древний Рим? Осада Ля Рошели? Открытие Америки?

– Раз вы вспомнили её, значит вспомните, почему она сейчас Дороти и почему вы хотите просить прощения. Я уверяю вас, не это должно насторожить. Поверьте мне. – Николай чуть перевёл дух и продолжил. – Те, кого мы любим, намного ближе к нам, чем мы думаем. Даже если тех, кого раскидывает случай слишком далеко друг от друга, или один попадает в небытие, или ещё не родился, они всё равно будут вместе, так или иначе, потому что это предначертано.

– Вы хотите сказать, что я всё-таки её найду? Что наши души предназначены друг другу.

– Боюсь, вы чуть-чуть не правильно поняли. Не предназначены, вы обречены друг на друга. А это пострашнее любого наказания, которое всё равно длится не дольше вечности.

Горькая усмешка тронула его губы.

– А она сама не может объяснить мне всё? Она имеет на это право? Сколько ещё блуждать мне здесь без ответов?

– Терзания души… – Николай почти незаметно кивнул головой. – Поверьте, друг мой, наша сила такова, что и без неё можно быть с нею. Это я знаю точно.

– А вы до сих пор любите свою жемчужину? Для вас другие женщины существуют?

Вопрос был, как мне показалось сначала бессмысленным и нелепым, но отрицая в душе невозможность иного ответа, кроме того, который ожидаешь услышать, происходит всё с точностью до наоборот.

– Не буду лукавить, Роман, мне бы хотелось познать другую, но это невозможно. Хотя, зачем это нужно, я и сам не знаю. Я любил и люблю только её, но сказать, что в этом покое с ней я обрёл беззвучность моих давно истлевших желаний – тоже не могу. Они не отступают, они держат, они огрызаются и постоянно напоминают о себе. Этот покой – иллюзия.

– Если это не наказание то, что тогда?

– Сделка, – отозвался Николай, поджав губу, но потом, словно сообразив, что сказал не то, что нужно, попытался улыбнуться. – Это любовь. Любовь, про которую все говорят, которую все ждут.

Николай ещё на секунду затих, но словно в довесок к сказанному выше, произнёс: «Правда, она не даёт того, что даёт жизнь, полная одурения. Покой не так сладок».

На какое-то время мы оба замолчали. Я пытался понять услышанное, выстроить подобие логической схемы, зацепиться и вывернуть наизнанку непонятное, невнятное. Николай же сидел спокойно, слегка поглаживая свои руки, как это делают люди, умывая их перед обедом. Он смотрел на угол своего вечного дома, и мне показалось, что если бы он обладал сверхъестественной силой, то поджог бы его без всякого сожаления.

– А если… – начал, было, я, но Николай, положив свою руку на мою, остановил меня.

– Идёмте, нас заждались.