Она откинула волосы и взяла первый бокал. В эту минуту в ней не было ничего особенного или необычного, что могло бы привлечь внимание, которое срабатывает, как внутренний щелчок, для игры в воображение.
– Так кто ты по профессии? – поинтересовалась она, чтобы утомительное мытьё посуды было не таким скучным.
– Я – актёр.
– Ах, так вот для чего тебе такая внешность? – она посмотрела на меня, чуть поморщившись, словно я не служил в театре, а бомжевался на помойке.
– Какая странная реакция на слово «актёр»?
– Мой бывший – художник. Богема. До того добогемничал, что не понял, как стал голубым.
Она прыснула в сторону и мотнула головой, расставляя на разложенном полотенце пару сверкающих бокалов.
– И такое бывает, – согласился я. – Но я не из их числа.
– Охотно верю. Но разве у тебя не было случаев, когда к тебе подобные приставали?
– Бывало, особенно, когда совсем молодой был. Послал подальше, вот и решение проблемы.
– А режиссёры из «этих» не клеились?
– Нет, как-то проносило, хотя приходилось и с такими работать.
Эта тема была мне неприятна. Я не скажу, что отношусь к людям с подобными склонностями плохо, но близко с такими стараюсь не сходиться и в друзьях их не держу. И причина этому, действительно, внешность. Ну, вот падкие они на смазливые лица, а если в придачу их «жертву» и телом Бог наградил, то – туши свет.
– Значит, ты, можно сказать, везунчик, – пропела Роза и поставила последнюю тарелку на полку.
– Давай сменим тему, – взмолился я.
– О чём говорить будем?
– Давай о детях. Вот у меня детей нет.
– Тогда о чём с тобой разговаривать, если их у тебя нет? Вот у меня есть.
– Дочь?
– Сын.
– Здорово.
– Он на отдыхе, в лагере.
– Сколько же ему лет?
– Восемь.
– Это от, прости, богемного папеньки?
– И не дай Бог, он узнает про шалости отца.
Роза стала вдруг серьёзной и чуть грустной. Длилось это мгновение, но и его хватило, чтобы почувствовать все переживания и тревоги не просто женщины, а матери. Как же прекрасны они в этом состоянии, как трогательны.
Мы замолчали и посмотрели друг на друга. Лунный свет стал проникать сквозь тонкую штору окна и лёг мягким лучом на щёку Розы.
Я протянул к ней руки и провёл по её щекам пальцами. Роза стояла не шелохнувшись, смотрела мне прямо в глаза, но откровенного призыва, что обжигающим вихрем врывается в сознание мужчины, отключая от реальности и рассудительности, я не почувствовал. Не было никаких ударов изнутри, кричащих о приближающихся удовольствиях, я не почувствовал даже малой дрожи, волнения или трепета, соответствующего обстоятельству. Нет, я наслаждался. Наслаждался красотой, что светилась в лунных лучах, обдавая светом, рождённым разрушающей волной призрачной тайны, скрывающейся в глазах, самого что ни на есть шоколадного цвета. Безмолвие и бездействие слишком затянулись и развернули нас обоих на финишную прямую возле самого старта.
– Пошли спать, – спокойно сказала Роза и попыталась улыбнуться. – Я постелю тебе в комнате мамы.
– Я не хочу в комнате мамы, – запротестовал я, и потянулся руками к её лицу, пытаясь вновь втянуть её в игру, которая так неудачно началась.
– Глупо всё это. Пошли, – выдохнула она.
– Ты не хочешь меня? Я тебе не нравлюсь?
– Смешно, – она взяла мою руку в свою и потянула из кухни.
Я легонько дёрнул её к себе, и мы вновь оказались лицом к лицу.
– Ты ведь хочешь, чтобы это произошло? Я знаю.
– Ты даже не можешь подобрать подходящее слово к процессу, а называешь его «это».
– Всё, хватит.
Я подхватил её на руки и понёс в комнату, где был плед шоколадного цвета, и пахло земляникой.
III
– Ты невероятно красива, – прошептал я, когда уложил её на диван.
Роза полулежала, облокотившись на подушки и приподняв голову, будто боялась лечь на спину. Карие глаза словно светились изнутри благодаря отблескам луны; возможно, подступающие слёзы давали такой эффект.
– Я могу сказать, что ты был бы самым красивым мужчиной в моей жизни.
– Так скажи, – не унимался я, пытаясь стащить с себя футболку.
Устроившись между ног Розы, я следил за каждым её движением, за учащающимся дыханием, за тем, как стала выше подниматься её грудь при каждом вздохе. Справившись, наконец, с футболкой, я упёрся ладонями в подушку, и это помогло мне уложить Розу на постель.
– Нужно ли это? Ты меня ещё не знаешь, а я знаю о тебе почти всё… и жду.
Роза проговорила это тихо, почти шёпотом, но даже если бы она кричала сейчас, я бы ничего не понял. Я остановился и, прищурившись, попытался выражением своего лица дать ей понять, что произнесённое ею я считаю либо бредом, либо глупостью.
– О чём это ты?
Я хотел сказать ещё что-то, но перевёл взгляд на окно. Омерзительный лунный свет заполнил всю комнату, и казалось, что вот-вот он поглотит её полностью, вместе с нами. Да разве бывает луна такой огромной и яркой? Возможно ли почувствовать прикосновение недействительности, раздражающее своим беспокойным беззвучием?.. Могут ли голоса звучать иначе там, где царит этот свет? А жесты, движения и слова могут зависеть от очередной подступающей волны беспощадного сияния небесного диска?