Роман с Европой. Избранные стихи и проза

Охрипший Гамлет стонет на подмостках.
Слезами Федра размывает грим.
Мы мучаемся громко и громоздко,
О страсти и о смерти говорим.

Мы надеваем тоги и котурны,

Мы трагедийный меряем парик.
Но прерывает слог литературный
Бессмысленный и безнадежный крик.

Весь мир кричит. Мычат быки на бойне

И отпевают счастье соловьи.
И всё пронзительней и беспокойней
Кричат глаза глубокие твои.

Весь мир кричит. Орет матрос со шхуны.

Как барабан, гремит прибой в гранит.
Но устрица на тихом дне лагуны
Дремучее молчание хранит.

Она не стонет, не ломает руки;

В соленом синем сумраке внизу
Она свои кристаллизует муки
В овальную жемчужную слезу.

И я лежу, как устрица, на самом

Холодном, темном и пустынном дне.
Большая жизнь полощет парусами
И плавно проплывает в вышине.

Большая жизнь уходит без возврата…

Спокойствие. Не думай. Не дыши.
И плотно створки раковины сжаты
Над плоским телом дремлющей души.

Но ты вошла, ничтожная песчинка,

Вонзилась в летаргический покой,
Как шпага в грудь во время поединка,
Направленная опытной рукой.

Подобной жгучей и колючей болью

Терзает рак больничную кровать…
Какой дурак посмеет мне любовью
Вот эту вивисекцию назвать!..

Кромешной ночью и прозрачным утром

Среди подводной допотопной мглы
Я розовым и нежным перламутром
Твои смягчаю острые углы.

Я не жалею блеска золотого,

Почти иконописного труда…
И вот уже жемчужина готова,
Как круглая и яркая звезда.

Сияешь ты невыразимым светом

И в Млечный Путь уходишь. Уходи.
На все слова я налагаю вето,
На все слова, что у меня в груди.

В таких словах и львиный голос Лира —

И тот сорвется, запищит, как чиж…
Ты в волосатых пальцах ювелира,
Ты в чьем-то галстуке уже торчишь.

Я, думаешь, ревную? Что ты, что ты,

Ни капельки, совсем наоборот:
Пускай юнец пустой и желторотый
Целует жадно твой карминный рот.

Пускай ломает ласковые пальцы.

Ты погибаешь по своей вине,
Ведь жемчуг — это углекислый кальций,
Он тает в кислом молодом вине.

Так растворяйся до конца, исчезни

Без вздохов, декламации и драм.
От экзотической моей болезни
Остался только незаживший шрам.

Он заживет. И всё на свете минет.

Порвутся струны и заглохнет медь.
Но в пыльной раковине на камине
Я буду глухо о тебе шуметь.

Воркута. Июль 1946 г.

«Было всё. На всяческие вкусы…»