Роман с фамилией

– Прости, брат Пако. Есть такой грех: засыпая, не могу совладать с внутренним стоном, исходящим из глотки моей так же своевольно, как исторгается смрадный голос из чрева… Прими же сие обстоятельство с пониманием и терпением. А если пожелаешь, то впредь я буду давать тебе вечером настой пустырника. Ничто лучше не успокаивает, нежели это чудодейственное снадобье…

– Э, нет, брат Себастиан, давай обойдёмся без твоих настоев! – скорчил Пако брезгливую гримасу. – Во искупление своего храпа полей-ка мне лучше водицы на спину…

Пако налил из кожаного бурдюка воды в турецкий узкогорлый кувшин – трофей, доставшийся нам после захвата обоза Кербоги, скинул с себя тунику и протянул сосуд Себастиану.

Себастиан стал поливать его, словно цветы в монастырской оранжерее. Пако покрякивал, поеживался от утренней свежести и прохладной воды, а Себастиан радовался, как ребёнок, наблюдая за струйками, стекающими по мускулистой спине оруженосца, по его груди с синеватыми шрамами…

Я снова заметил родинки на животе Пако и вдруг вспомнил, у кого видел такие же.

В детстве дядюшка-епископ как-то брал меня с собой в купальню. У него я и видел чёрные отметины, расположенные в виде креста, там же, где у Пако. И тогда рядом с нами находился Себастиан. Он так же лил воду из кувшина, наполняя одну из ванн…

Это открытие так меня ошарашило, что я стал вспоминать всё, что знаю о моём оруженосце. Оказалось, что мне известно совсем немного.

Ещё в первые дни знакомства Пако рассказал мне, что родился в Лангедоке, что мать его – окситанка, а отец – испанец, на которого Пако, по словам его матери, очень похож. При этом заявил, что сам отца никогда не видел.

Я почему-то живо представил Пако без рыжей бороды и вечно всклоченных волос и сразу поймал себя на том, что окажись мой оруженосец гладко выбритым, он в самом деле будет похож на дядюшку-епископа.

«Да ещё эти родинки! Возможно ли, чтобы у двух совсем чужих людей были на теле столь одинаковые отметины? Конечно, нет!»

И ещё мне припомнились дядюшкины откровения на площадке для упражнений с мечом. Дядюшка в минуту откровения признался, что не всегда был монахом и что его в мирской жизни любили многие женщины…

Пока я предавался воспоминаниям, Пако облачился в свою истлевшую до дыр тунику и разжёг костёр. Себастиан же, приготовив всё для моего умывания, снова завёл разговор о своём сне:

– С-сеньор Джиллермо, я всё же хочу рассказать вам то, что увидел нынешней ночью…

Я кивнул, продолжая думать о Пако и дядюшке.

Приободрённый Себастиан продолжил с волнением:

– С-сегодня я видел п-пророческий сон.

Он вылил мне на руки остатки воды и торопливо перекрестился:

– Явился ко мне его милость еп-пископ Монтейльский Адемар, да упокоится он с миром!

Упоминание о замечательном пастыре и воине, которого я хорошо знал, заставило меня прислушаться к Себастиану.

– Его п-преосвященство епископ был в белых сияющих одеждах и с белым же посохом. Им он указывал на Святой город…

– И всё? – разочарованно сказал я.

– О нет, с-сеньор! Это только начало… – Себастиан снова перекрестился. – Еп-пископ долго молча глядел на меня, затем уста его разверзлись, и он приказал, чтобы я запомнил всё, слово в слово. «П-поститесь шесть дней, – сказал Адемар. – А после разуйтесь, все до единого, и крестным ходом обойдите сей град Божий до полудня седьмого дня! Господь услышит ваши молитвы, и Иерусалим п-падёт!»

Себастиан победоносно оглядел нас с Пако.

– Я должен немедленно п-пойти к Петру Пустыннику и рассказать своё видение, – заявил он. – Этот святой человек п-поверит мне…

– Лучше отправляйся к господину Гийому Пюилоранскому, капеллану графа Раймунда, – посоветовал я. – Его шатёр находится через три ряда от нас, крайний слева. Если его преподобие поддержит тебя, то, поверь, и Пётр Пустынник не откажет…

Себастиан подхватился и отправился в указанном направлении, даже не умывшись и не перекусив.

А я вдруг почувствовал такой приступ голода, что, подобно дикому зверю, накинулся на оставшийся от ужина кусок говядины.

Жуя жёсткий кусок мяса, я непрестанно думал о Пако и о нашем с ним возможном родстве.

– Скажи-ка мне, Пако, ты всё ещё желаешь вступить в монастырь в Риполе? – обратился я к оруженосцу, едва закончив жевать.

Пако нахмурился и ответил не сразу:

– Я же дал обет, сеньор! Если вернусь живым, то решение моё будет неизменным.

– Хорошо, что ты верен своему обету, – похвалил я. – Но скажи, почему ты выбрал именно Риполь? Разве у вас в Лангедоке нет монастырей?

Пако ответил с неохотой:

– Это всё моя мать. Она перед кончиной своей завещала, чтобы я отправился в этот монастырь. Повторяла много раз, что не найдёт упокоения и на том свете, если я не отправлюсь замаливать свои грехи в Риполь. Я и сам спрашивал её, почему должен пойти именно туда? «Тамошнего епископа все хвалят», – сказала она.

– Значит, ты никогда прежде не встречал моего дядю?

– Нет, сеньор. Но, поверьте, я очень благодарен матери, что она послала меня к его преосвященству… – Пако широко улыбнулся. – Иначе как бы я познакомился с вами! И уж точно никогда бы не увидел Гроб Господень!