Роман с фамилией

Продолжить поэму дядя не смог. Один за другим, ещё молодыми, умерли два его сына – Толя и Вася, потом, не пережив смерти сыновей, скончалась дядина супруга Мария Петровна.

Вскоре начались такие события в жизни всей страны, которые сердце и разум старого партийца и бывшего фронтовика выдержать уже не смогли.

Распад СССР, украинская «незалежность», майданы: один, второй, третий, гражданская междоусобица…

Судьба, точно смилостивившись над дядей, отняла у него память. В последние годы жизни он стал как большое дитя, начинающее каждый день с чистого листа.

Прежде всегда державший руку на пульсе политических событий, дядя уже не понимал, что на земле, за которую он воевал, к власти пришли наследники Бандеры, что идёт братоубийственная война на Донбассе, а великий и могучий язык, на котором он преподавал, находится теперь на Украине под запретом.

В марте 2017 года, пребывая в блаженном неведении, Пётр Иванович Кердан скончался. На смерть последнего маминого брата я написал стихотворение, где есть такие строки: «В Днепропетровске умер дядя, мой постаревший идеал…»

Похоронили дядю Петю безо всяких почестей на одном из окраинных кладбищ Днепра. Так теперь называется Днепропетровск. И я не знаю, смогу ли когда-нибудь побывать на дядиной могиле…

* * *

Мою тягу к чтению, умение пересказывать прочитанное и способность фантазировать отмечали наши родственники. Особенно поощряли это мои тёти: Наташа и Римма, учителя по профессии. В детстве они часто дарили мне книги. Произведения Гайдара, Даниэля Дефо, Гашека бережно хранятся на моих книжных полках.

Но есть у меня в домашней библиотеке три особенных фолианта.

Это пушкинские «Повести Белкина» тридцать седьмого года издания; роман «Рождённые бурей» Николая Островского, вышедший в тридцать восьмом году, и книга статей о нём, подготовленная к печати издательством Орловского обкома ВКП(б).

Эти книги достались мне по наследству от мамы. А ей прислала их Ольга Осиповна Островская – мать легендарного автора романа о Павке Корчагине, писателя-коммуниста, которому принадлежат строки, известные каждому советскому школьнику: «Самое дорогое у человека – это жизнь. Она дается ему один раз, и прожить её надо так, чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы, чтобы не жёг позор за подленькое и мелочное прошлое и чтобы, умирая, смог сказать: вся жизнь и все силы были отданы самому прекрасному в мире – борьбе за освобождение человечества».

Так получилось, что моя мама переписывалась с матерью Николая Островского с тридцать седьмого по сорок второй год.

Пожелтевшие письма от Островской, подаренные ею альбомы для рисования, шкатулку, ножницы, наперстки и пяльца для вышивания мама любовно берегла всю свою жизнь и завещала хранить мне.

Ольге Осиповне моя мама обязана своим спасением. В ссылке она заболела костным туберкулёзом. Комендант посёлка – тогдашний вершитель судеб, отказался посылать больную дочь спецпереселенца – «врага народа» на лечение, обрёкая её тем самым на медленную и мучительную смерть.

Мама по совету школьной учительницы написала Ольге Осиповне, и вот – парадоксы эпохи: мать писателя-коммуниста взялась хлопотать за дочь «кулака». Она обратилась в ЦК комсомола к Косареву, писала в Тобольский райком партии, пыталась раздобыть путёвку для мамы в сочинский санаторий. И раздобыла бы, наверное, если б не война…

Стараниями Ольги Осиповны маму в тридцать восьмом всё-таки отправили на лечение. Сначала в Тобольск, потом – в Тюмень…

Островская на протяжении самых трудных лет поддерживала добрым словом, помогала деньгами, высылала учебники, книги и тетради… И мама встала на ноги, прожила долгую жизнь – получила профессию, успешно работала, вырастила сына, то есть меня. Пример Николая Островского, который не сдавался недугу, боролся с ним, до своего смертного часа не терял присутствия духа, стал для моей мамы основополагающим в жизни. Она и сама являлась для всех в нашей семье образцом терпения и стойкости, умения без жалоб и нытья преодолевать все болезни и передряги.

– Я всё думала о Николае Островском, который смог перенести муки и не жаловался, – говорила мама. – Надо и мне быть похожей на него. Я так старалась, что, когда было даже невыносимо больно и врач мне говорил: «А ты поплачь…», не плакала, крепилась. Ольга Осиповна Островская оказалась человеком большой душевной силы и доброты, чутким и отзывчивым к чужому горю. Она писала мне, что я ещё молода, что рано или поздно моя болезнь отступит, что надо верить в это, жить надеждами на лучшее, что важно не падать духом, терпеть, как терпел её сын. «Он боролся, – писала она мне, – борись и ты!»

Мамины рассказы о Николае Алексеевиче и Ольге Осиповне Островских – со мной с раннего детства.

Думаю, что первая, ещё до конца неосознаваемая мечта – когда-нибудь самому написать книгу – возникла у меня именно благодаря им.

* * *

В детстве и в юности многие из нас рифмуют, влюбляются в одноклассниц и пишут посвящения предмету своего воздыхания. Поэтами же становятся далеко не все.