Роман с фамилией

Их разговор шёл о вещах, мне неведомых и не совсем понятных, и по этой причине заставивших меня прислушиваться к тому, что они говорили.

– Ещё год назад папский нунций вместе с венецианским посланником Тьеполо побуждали нашего доброго короля Владислава выступить в союзе с Венецией против турок, и король даже заключил договор с венецианцами об этом, да потом сейм и сеймики воспротивились… – вещал дядька Богдан. – Тогда-то его величество, как ты знаешь, Остап, всегда ко мне благоволивший, и вызвал меня с тремя старшинами к себе. Все старшины тебе известны: кум мой Барабаш – полковник черкасский, дружок его Ильяш Караимович – полковник переяславский, и Нестеренко… Король был ласков с нами, одарил подарками, посулил вернуть все казацкие привилеи и права и реестр увеличить до двадцати тысяч, каким он был вплоть до мятежа Яшки Остряницы, в коем нечистый дёрнул тебя поучаствовать…

– И где теперь те привилеи? – пропустив мимо ушей попрёк Хмельницкого, поинтересовался батька.

– Король прямо при нас подписал грамоту с привилеями, свою личную печать к ней приложил и передал нам четверым на хранение… Да только кум Барабаш, хитрая бестия, сославшись на то, что он старший из нас, грамоту тут же себе за пояс заткнул, а когда воротились из Варшавы, где-то припрятал. Нам заявил, дескать, пусть она в схроне полежит до той поры, пока мы, выполняя королевскую волю, втайне от коронного гетмана Потоцкого и комиссара Шемберга войско для похода не соберём и, будто бы не по королевскому указу, а по собственному почину, на басурман выступим… Тогда, мол, права и привилеи всем казакам и объявим!

– Ну, какие же это привилеи, Богдан? Это просто шиш! Столько предварительных условий нагромождено, что попробуй их исполнить! Это ж надо скрытно суметь войско набрать, да тому же войску оружие где-то раздобыть… У наших-то казаков ляхи все ружья и пищали после подавления восстаний отняли… Можно, конечно, и порох, и гарматы купить, но опять же где грошами разживёмся? Мудрят что-то ляхи…

– В мудростях высоких политик разбираться – не казачьего ума дело! Наша забота – своего не упустить и по возможности грамотку с привилеями у Барабаша выудить… – Тут Хмельницкий склонился к отцу и сказал ему негромко, но так ясно, что слышно было каждое слово: – Я недавно был в Варшаве по одному личному делу, встречался с самим канцлером Оссолинским. Он мне обещал в скором времени прислать шесть тысяч талеров на строительство чаек и обзаведение оружием… Правда, тоже строго предупредил, чтобы об этом ни комиссар, ни гетман Потоцкий не пронюхали. Я, само собой разумеется, заверил канцлера, что тайну сохраню… Так что оружие у нас будет!

– Ну и куда, пан-брат сотник, мы с тем оружием двинем? – вперил в Хмельницкого батька свой захмелевший и оттого слегка помутнённый взор.

– Это – главный вопрос, брат Остап! Вот получим гроши, оружие закупим, а там ужо поглядим, супротив кого его поворотить! – Хмельницкий, напротив, как будто враз протрезвев, окинул застолье пытливым взором и приказал Тимошу, сидевшему напротив:

– А ну-ка, сынку, бери Юрася и Мыколу и ступай с ним в сад, пусть там хлопчики показакуют… А мы тем временем с дядькой Остапом ещё погуторим…

Тимош, который за время трапезы так и не притронулся к еде и не проронил ни слова, поднялся, поклонился Хмельницкому и моему батьке и повёл нас с Юрасем в сад.

Сад у Хмельницких был такой же большой и такой же запущенный, как их дом. Но в отличие от других садов, которые я видел по дороге в Чигирин, его не тронули саранча и пауки, он вовсю зеленел, зарос в углах огромными лопухами и крапивой выше моего роста… Не зря дядька Василь Костырка рассказывал мне, что Хмельницкие, и Богдан, и его батька Михаил, происходят из рода характерников – колдунов, которые и хвыли-травы заговаривают, чтобы на них следа от копыт не оставалось, и хмари небесные взором разгоняют, и ветром буйным управлять умеют… Выходит, что их и саранча боится! Иначе как объяснить, что все сады вокруг объела, а их стороной обошла?

Тимош дал нам с Юрасем детские луки и стрелы со слегка затупленными наконечниками и так же молча удалился.

– А я читать умею, – похвастался Юрась, когда его брат ушёл. – А ты грамоту знаешь?

– Нет, но скоро научусь, – зачем-то соврал я. Помолчав немного, спросил у Юрася: – А тебя кто читать научил? Батька?

– Нет, моему батьке всегда некогда. Это пани Хелена. Она у нас жила, ещё когда мама жива была. А когда мама умерла, она мне и сёстрам вместо матери стала.

Я заметил, что при упоминании о матери слезинки навернулись у него на глазах.

«Ну, вылитая дивчинка!» – и, боясь, что он окончательно раскиснет, я спросил:

– А почему твой брат Тимош такой сердитый? Молчит, ходит хмурый, как будто сердится…

Юрась посмотрел в сторону дома, куда ушёл Тимош, и тихо сказал:

– Он не сердитый. Он хороший. Болеет только…

– Как это болеет? С виду вроде и не хворый…

– Его один злой пан приказал высечь! Кнутом…

Я возмутился:

– Какой это пан может казака и сына сотника высечь?