Роман с фамилией

– Подстароста местный, зовут его Чаплинский… Тимош хотел ему помешать хутор наш в Суботове отнять и пани Хелену со двора увести…Только у Чаплинского с собой много жолнеров и гайдуков было…

– А что же дядька Богдан за Тимоша не вступился? Ведь говорят, что ему пули как вареники: он их ковтает да сплёвывает, а ещё кровь из ран умеет словом останавливать…

Щёки у Юрася зарозовели. Про колдовские способности отца – не бояться пуль и заговаривать раны – он промолчал, а вот по поводу случая с Тимошем растолковал:

– Батьки тогда дома не было… Если бы он был, Чаплинский побоялся бы даже к хутору нашему приблизиться!

Слова Юрася живо напомнили мне всё, что я слышал про панские несправедливости от своего батьки и от дядьки Василя, пришёл мне на ум и недавний случай у деревенской церкви, куда не пускал крестьян панский арендатор…

А Юрась продолжал:

– Батька, когда вернулся, тут же кинулся искать этого подлого пана. Прискакал в староство, сюда, в Чигирин. Да только Чаплинский уже в Варшаву уехал, там поддержки искать. Батька за ним следом помчался, самому королю жалобу написал… Думал, что король поможет. Он ведь ему своим спасением обязан…

– И что король, помог?

– А ничего, – совсем по-взрослому сказал Юрась. – Он батьку в суд направил. А суд-то – ляшский, там одни паны сидят и судят по-своему. Конечно, они признали Чаплинского правым, а батьке отказали. – Юрась сжал свои кулачки, нахмурил свои бровки и добавил сердито: – Я, Мыкола, когда вырасту, этого Чаплинского убью.

– Как же ты его убьёшь, – не поверил я, хотя всем сердцем, конечно, был на стороне Юрася, Тимоша и дядьки Богдана. – У него же, ты сам говорил, много жолнеров и гайдуков!

Юрась презрительно скривил тонкие губы:

– Ну и что, что жолнеры и гайдуки. Я его из лука подстрелю со ста шагов! Знаешь, как я метко стреляю?

– Нет, со ста шагов не попадёшь!

– А давай проверим!

Под развесистой яблоней мы поставили несколько тыкв друг на друга и, назвав получившуюся фигуру «паном Чаплинским», стали по очереди метать в неё стрелы.

Юрась стрелял из лука в самом деле неплохо. Мне в этом искусстве было далеко до него. Из десяти выпущенных с тридцати шагов стрел девять Юркиных угодили «пану» в «голову», а одна в «живот». Из моих стрел только пять достигли цели, пронзив среднюю тыкву, а остальные просвистели мимо.

Это обстоятельство раззадорило меня, и я небрежно сказал:

– Так вот попадать всякий может. А ты попробуй попасть, как казак Байда…

Юрась округлил глаза:

– Как это как Байда? Кто это такой?

Я в душе возликовал: этот хилый хлопчик, уже умеющий читать и метко стрелять из лука, оказывается, ничего не слышал про геройского Байду! Но сказал обыденно, как о чём-то само собой разумеющемся:

– Казак Байда – это основатель Запорожской Сечи. Говорят, что он из рода Вишневецких. Дума казацкая про него сложена и про турецкого султана. Ты что, никогда не слышал?

– Нет… А ты можешь мне её спеть?

Я великодушно кивнул, откашлялся и затянул батькину любимую думу, стараясь петь её низким голосом. Конечно, спеть так выразительно, как батька, у меня не получилось. Но я допел думу до конца. Особенно упирая на тот куплет, где герой Байда, подвешенный слугами султана за ребро, попросил своего оруженосца принести ему лук со стрелами и, уже раскачиваясь на крюке и истекая кровью, послал стрелы прямо в цель: в голову султану, султанше и их молодой красивой дочке, которую султан предлагал Байде в жёны, но гордый Байда отказался…

Закончив петь и радуясь впечатлению, которое дума произвела на Юрася, я похвастался:

– Я тоже так сумею, как казак Байда! Буду висеть на гаке и пущу стрелки прямо в голову «пану».

– Брешешь! – недоверчиво протянул он.

– А вот и не брешу! – запальчиво сказал я. Уж очень мне хотелось хоть в чём-то утереть нос этому Юрасю, отличиться перед ним. – Есть у вас какая-нибудь верёвка покрепче? – спросил я.

– Наверное, есть! Пойдём в конюшню, поищем.

В конюшне, где лошади хрустко жевали овёс, в этот час никого из конюхов не оказалось. Мы отыскали в углу, в куче хлама, старые потёртые вожжи и вернулись в сад.

Я выбрал развесистое вишнёвое дерево, отстоящее от яблони, под которой стоял «пан Чаплинский», шагов на двадцать, полагая, что с такого расстояния обязательно попаду.

Забравшись по стволу повыше, привязал один конец вожжей к ветке. На другом конце сделал петлю, влез в неё так, чтобы петля охватывала моё тело под мышками, и крикнул Юрасю:

– Сейчас я прыгну вниз, а ты, как только повисну, подашь мне лук и стрелы! Добре?

– Добре! – эхом отозвался он.

Я спрыгнул вниз и непроизвольно поднял вверх руки, точно желал ухватиться ими за покидаемую мной ветку.

Тут и случилось неожиданное. Петля, которая вроде бы плотно охватывала моё тело, раздалась в стороны, одно плечо проскользнуло в неё, и вожжа наискосок захлестнула мне горло.

5

Боль стала первым ощущением, когда я очнулся.

Кто-то хлестал меня по щекам, а голос батьки требовал:

– Сынку, открой очи! Дыши, казаче, дыши!