Роман с фамилией

И понятно мне стало, что никуда от этой горькой земли, от этой памяти и боли я не уйду.

«Это главное, что я должен сделать!»

Кинув прощальный взгляд на родное пепелище, я сел на лошадь и поскакал в Полтаву, увозя с собой узелок с родной землёй и твёрдое понимание, как жить дальше.

Глава четвёртая

1

В Киеве меня встретил новый московский наместник – боярин и воевода Василий Борисович Шереметев, прибывший взамен отозванного в Москву Бутурлина.

Боярин, ещё не достигший и сорока лет от роду, был красив той мужественной, зрелой красотой, которая вызывает почтение и желание подчиняться. Хотя ростом он уступал своему предшественнику, но выгодно отличался от него благородными чертами лица: высокое чело, светлые вьющиеся волосы, усы и борода коротко пострижены, глаза – серые с искринкой.

Боярин бывал уже на украинных землях и даже участвовал в последнем походе Богдана Хмельницкого на Львов.

Этот поход завершился неудачно из-за очередного предательства хана Гирея. Однако Шереметев проявил себя опытным воином и заслужил от царя Алексея Михайловича звание «благонадёжного архистратига». Такое ко многому обязывает. Так величают в святцах только главу святого воинства Архангела Михаила.

От Шереметева теперь зависело, как повернутся события на Украйне и за её пределами: кому, как не «архистратигу», повести за собой объединённое воинство супротив всех врагов Руси, Большой и Малой?

Шереметев выслушал доклад, прочёл грамоту Пушкаря и отпустил меня восвояси.

Я переживал за успех дела Пушкаря, ожидал, что предпримет новый воевода в его поддержку, какие отдаст распоряжения. Но Шереметев, как и Бутурлин, предпочёл занять выжидательную позицию.

В ставке передавали его слова, якобы сказанные помощникам – князю Барятинскому и стольнику Чаадаеву:

– Пусть малороссы сами промеж себя разберутся, а мы поглядим со стороны!

Выговский, некоторое время выжидавший, чью сторону примет Шереметев, не преминул воспользоваться его нерешительностью: собрал полки на Правобережье, переправился через Днепр и в решающем сражении разбил войско Пушкаря, значительно уступающее ему численностью.

Не помогли полтавскому полковнику ни вера в правоту своего дела, ни купленное на мои деньги оружие.

Пушкарь был убит, а селяне, составлявшие основу его войска, остались без предводителя и разбежались…

Рассказал об этом казак Полтавского полка Козалупа. Он прискакал в Киев, ища защиты у Шереметева. Но по воле воеводы был брошен в темницу как бунтовщик и своевольник.

Трое суток допрашивали Козалупу, вздёргивали на дыбу, пытали огнём и водой.

Он стоял на своём: гетман Выговский – предатель и ляшский прихвостень, а полковник Пушкарь – заступник православных…

Мне как толмачу пришлось присутствовать на этих жутких допросах.

Страшен был Козалупа: распухшее лицо, выбитые зубы, обожжённая грудь и синие, плетьми висящие руки…

– Говори, какую измену замыслил Пушкарь? – требовал Шереметев. И красивое лицо его при этом искажалось гневной гримасой.

– Пан полковник – верный слуга царю… – едва шевеля разбитыми губами, шепелявил Козалупа.

Боярин топал сафьяновыми сапожками:

– Врёшь, пёс! И Пушкарь, и ты – воры, злое на царя замышляли. К польскому Казимиру переметнуться задумали! Ну-ка прижги его!

Кат подносил к телу казака раскалённое железо. Смрадно пахло горелой плотью.

Но Козалупа, пуская кровавые пузыри, твёрдил:

– Пушкарь – царю слуга… А Выговский – хуже ляха! Лях даже в злые годы так не злобствовал, как бывший писаришка…

Когда боярин понял, что ничего иного Козалупа не скажет, приказал пытку прекратить.

Я навестил Козалупу в узилище, принёс воды и хлеба.

Хлеб Козалупа отложил, а воду выпил жадно.

– Помнишь меня? – спросил я. – Был я у вас в Полтаве, встречался с паном Пушкарём… Скажи, как погиб полковник?

Козалупа смерил меня тяжёлым взглядом:

– Тебя не помню, но скажу. В бою пал батька Мартын, как и положено настоящему казаку! Но и после кончины не обрёл он покоя. Выговский приказал пану полковнику голову срубить и выставить на рыночной площади… Для устрашения… Только устрашать в Полтаве больше некого…

– Как так?

– Немецкие наёмники и татары, которых привёл Карач-бей, вырезали всех жителей… Не пощадили ни стариков, ни жинок, ни детей… Все, кто не успел уйти в Московию или на Сечь, погибли…

– А священника ты видел, отца Феофилакта?

– Повесили дьяка нехристи! – Козалупа хотел перекреститься, да не смог поднять руку, вывернутую на дыбе.

Так оборвалась ещё одна ниточка, связывавшая меня с прошлым.

А события принимали всё более трагический оборот.

После разгрома Пушкаря и резни, учинённой в Полтаве, Выговский почувствовал свою безнаказанность и стал расправляться с остальными противниками: расстреливал, рубил головы, вешал. Жен и детей бунтовщиков продавал татарам.

За несколько месяцев по его приказу были убиты переяславский полковник Иван Сулима и его преемник – полковник Колюбаца, расстреляны корсунский полковник Тимофей Оникиенко, казнены отрубанием голов двенадцать сотников из разных полков…