Роман с фамилией

Никакого свиста их перьев я не услышал. Заняв место у бойницы, так же как все, я палил по атакующим из мушкета, торопливо перезаряжал и снова палил.

Гордые гусары падали наземь, пробитые нашими пулями и выброшенные из сёдел ядрами, корчились от боли, умирали, изрыгая ругательства, а кто сумел доскакать до щитов, тех пронзали длинными копьями пикинеры, рубили бердышами стрельцы…

Не знаю, откуда брались силы у тех, кто без передышки атаковал нас, откуда находились силы у нас отбивать одну за другой вражьи атаки.

Сеча продолжалась весь день до вечера и с утра возобновилась…

И ещё день…

И ещё – десять…

Всё чаще внутрь гуляй-города стали залетать польские ядра. Одним из них разбило воз, где среди прочих вещей лежали мои пожитки и бандура.

Татары, для которых гуляй-город оставался неприступным, сожгли все стога сена в округе, вырубили ближайшие рощи, лишив нашу конницу корма, а нас – дров для костра, а значит, и горячей пищи…

Начались затяжные осенние дожди. Они, с одной стороны, затруднили атаки вражеской конницы, с другой – навлекли на нас болезни и голод.

Шереметев, посеревший лицом и осунувшийся, но не утративший боевого духа, дал приказ отступать на восток.

И гуляй-город, огрызаясь огнём и свинцом, отбивая непрестанные наскоки татар и поляков, медленно пополз туда, где уже давно, по расчётам воеводы, должен был находиться со своим войском гетман Хмельницкий.

Когда на нашем пути появился большой лес и ратники топорами стали прорубать в нём просеку для прохода телег, воевода призвал меня к себе:

– Скачи к Хмельницкому, казак! Поторопи его! Мы встанем лагерем под Чудновом и там будем ждать подмоги! Если вместе с гетманом ударим, непременно одолеем супостата! Только поспешай. Зарядов и пороха у нас осталось уже немного. С помощью Божьей продержимся до подхода гетмана…

Моего коня по поговорке «казак голоден, а конь его сыт» накормили последними остатками сена и дали вдоволь напиться воды.

Повинуясь шенкелям, он вынес меня на опушку и поскакал через поле.

Дважды мне встретились татарские разъезды. Со свистом и гиканьем они гнались за мной, пускали вслед стрелы…

Одна из них свистнула над самым ухом.

«Не подведи, родимый!» – молил я скакуна. И дважды верный конь уносил меня от погони.

5

Табор гетманского войска я нашёл милях в трёх юго-восточнее Чуднова. Дозорные казаки проводили меня в шатёр генерального писаря.

– Мыкола, ты такой грязный и заросший, прямо вылитый москаль! – оглядев меня со всех сторон и самодовольно щурясь, сказал Захар Шуйкевич. Он гордился своим возвышением и не скрывал этого. Маленький, чернявый и вёрткий, он напомнил мне Шлому, арендатора из-под Кременчуга, и даже усы скобкой и оселедец не могли уменьшить это сходство.

«Чего это он выдумал меня, природного казака, в москали записывать?» – рассердился я.

Однако, проведя ладонью по небритым скулам, покосившись на свой выцветший жупан, грязные шаровары и стоптанные сапоги, признал – вид у меня и впрямь затрапезный: «Только при чём здесь москали? В сече не до того, чтобы в зерцало глядеться…»

Но дерзить Шуйкевичу я не стал:

– Мне надо тотчас говорить с гетманом, пан генеральный писарь! У меня к нему важное послание от воеводы Шереметева…

– Давай послание, я доложу пану гетману, – заявил Шуйкевич.

Я воспротивился:

– Послание это изустное, и мне велено его сообщить лично Юрию Богдановичу…

Шуйкевич сказал важно:

– Сейчас пан гетман занят. Хочешь сообщить ему лично, жди! Джура проводит тебя к шатру, где ты сможешь умыться, отдохнуть и поесть…

Прислушиваясь к дальней канонаде, я попытался возразить, что медлить нельзя, что русскому войску Шереметева и полку Цецюры срочно нужна помощь, но генеральный писарь остался непреклонен.

Джура, молодой казак примерно одних со мной лет, проводил меня в шатёр. Принёс воды для умывания, миску с кулешом и деревянную ложку.

Я умылся, но хотя был жутко голоден, еда не лезла мне в горло.

Подозвав джуру, дежурившего у входа, спросил его, давно ли они здесь и почему войско не наступает…

– Мы тут уже целую седмицу топчемся, – простодушно сообщил он.

Я не поверил своим ушам:

– Целую седмицу? И чего остановились, дальше не пошли?

– Та, едва мы встали, наскочили на нас ляхи и татары. Мы атаку отбили, но гетман приказал их не преследовать, остаться здесь.

– И много было тех татар и ляхов?

– Та, курам на смех! Тысяч десять… – Джуре хотелось в моих глазах выглядеть героем.

– И сколько же у гетмана казаков?

– Та, тысяч тридцать, не менее…

– Чего ж он не атакует? – вырвалось у меня.

– Их милость, пан гетман, сейчас с ляхами о мире переговоры ведёт… – проговорился джура и, поняв, что сболтнул лишнее, хлопнув пологом, вышел из шатра.