Роман с фамилией

– Я на твоём месте не перебивал бы, а слушал! Я вообще мог не приходить сюда… Я рисковал расположением самого… Только ради нашей давней дружбы…

И хотя я не мог припомнить, чтобы мы с Таллом были когда-то друзьями, посчитал разумным извиниться:

– Прости меня, великодушный Талл. Я очень ценю твою дружбу и восхищаюсь твоей смелостью. Ты один решился навестить меня здесь, в этом мрачном месте. Я искренне благодарен тебе…

Мои покаянно-похвальные слова возымели своё действие, и Талл, так же стремительно сменив гнев на милость, заговорил снова:

– Твои дела плохи… Плохи, как никогда!

Я пожал плечами.

Это раззадорило Талла:

– Твоё положение незавидно даже не потому, что наговорила одна известная тебе госпожа… Ну, ты понимаешь, о ком я говорю… Плохо, что он… – Талл поднял указательный палец правой руки к потолку, – …он поверил этим словам!

– Но ты-то понимаешь, что я никогда не посмел бы…

– Понимаю. Но в данном случае куда важнее другое: она его дочь!

Во мне снова проснулся философ:

– Женщина всегда найдёт способ доставить мужчине массу неприятностей, даже если он невиновен перед ней… Особенно женщина с положением… Не зря я сторонился их всю свою жизнь! Я не виноват!

– О, глупец! Неужели ты ещё не понял, что твоя вина здесь ни при чём. Впрочем, если бы я усомнился в тебе, поверь, меня бы здесь не было… Думаю, что и у нашего Отца Отечества достанет мудрости, чтобы через какое-то время понять, что ты невиновен. Беда в том, что времени для этого просто может не хватить…

– Почему? – вполне искренне удивился я.

– Происшествие в твоём доме каким-то непостижимым образом совпало с целым рядом вопиющих событий. О них не переставая вот уже который месяц судачат обыватели во всех четырнадцати городских кварталах…

– Так что же случилось? Говори скорее!

Талл пробурчал:

– Ты послушай меня и сам сделай выводы! После памятного происшествия в День города известная тебе госпожа как с цепи сорвалась. Вместе со своими постоянными поклонниками и с примкнувшими к ним представителями патрицианской и всаднической молодёжи, а также прочего разгульного люда самых низких сословий она устроила несколько настоящих оргий и хуже того – святотатств.

Талл, смакуя и подхихикивая, пересказал мне все подробности.

Сначала за городом, у границы виллы Юлиного законного супруга Тиберия, её адепты построили целый лагерь из шалашей и палаток, где две недели непрестанно предавались телесным утехам, пьянству и безудержному веселью.

На это Цезарь, которому доложили о происшествии, ещё как-то закрыл глаза. Затем на одном из пригородных стадионов, арендованных Юлией, были устроены соревнования по прелюбодеяниям, где совершенно нагие участники и участницы, не разбирая пола и сословий, сплетались друг с другом в беспорядочных объятиях, демонстрируя самые изощрённые и долговременные любовные утехи… Победителю со стороны мужчин было предоставлено почётное право здесь же, прямо на трибуне стадиона, овладеть Юлией, а победительнице – публично отдаться сопровождавшему Юлию все эти дни Юлу Антонию.

Затем оргии переместились в город, в святые для каждого римлянина места. На Форуме Мстителя Юлия, облачившись в наряд Венеры, дочь Цезаря бесплатно предлагала себя каждому желающему, и таковых нашлось немалое количество! Её спутники и спутницы, совершенно обезумев от собственного бесстыдства и наглости, тут же в публичном месте предались животному разврату.

Подобное святотатство свершилось и на Форуме Цезаря, и на рострах Римского форума, с которых обычно знаменитые ораторы обращаются к народу и где был провозглашен закон Августа о прелюбодеяниях и свершались наказания преступивших его.

– Этого допустить Отец Отечества уже никак не мог! – возмущённым голосом блюстителя нравственности резюмировал Талл. – Вчера у всех ворот города обычных стражей сменили преторианцы. В городе и на окрестных виллах начались аресты всех известных устроителей оргий. А поскольку они и не скрывались от публики, их арестовали почти всех: Юла Антония, Гракха Семпрония, Клавдия Пульхра, Корнелия Сципиона…

– Неужели арестовали и Юлию?

– Где сейчас известная тебе госпожа, неизвестно. Даже мне. Знаю только, что ни в тюрьме, ни в Первой казарме преторианцев, где держат других важных преступников, её нет… Может быть, она пребывает под домашним арестом на своей вилле, а может быть, Отец Отечества нашёл для неблагодарной дочери какое-то другое место…

– Но как эти немыслимые бесчинства связаны со мной? – вырвался у меня справедливый вопрос. – Я ведь не участвовал ни в одном из них, я всё это время пребывал в тюрьме… И ты знаешь, что я и помыслить не мог… Прошу тебя, мой добрый Талл, передай мои слова Цезарю!

Талл поднялся со скамьи, переваливаясь с ноги на ногу, точно утка, направился к двери, где остановился и посмотрел на меня снисходительно, как взрослый глядит на несмышлёное дитя, задающее ему глупые вопросы или обращающееся с явно невыполнимой просьбой.

– Цезарю достаточно того, что ты был их учителем, – сказал он внушительно. – Мой тебе совет: готовься к худшему…

– Но я могу надеяться…