После победы над Кербогой соперничество между графом Раймундом и князем Боэмундом достигло своего апогея.
Ссора из-за того, кто будет владеть Антиохией, привела к тому, что граф Раймунд приказал нам занять цитадель и запереться там. Он надеялся, что это убедит князя Боэмунда Тарентского уступить ему. Но князь твёрдо стоял на своём, и мы, чтобы снова не оказаться в осаде, теперь уже от войск Боэмунда, вскоре вышли из цитадели.
Между тем в городе продолжала свирепствовать эпидемия тифа. Число умерших уже измерялось тысячами, но вожди всё медлили с выходом из Антиохии. Наконец, воины взбунтовались и пригрозили, что сами пойдут на Иерусалим, если никто не поведёт их.
– Пусть тот, кто хочет владеть золотом императора, владеет им! – кричали они. – Кто хочет, пусть получает доход с Антиохии! Мы же пришли сюда сражаться за Христа и двинемся дальше под его водительством, если полководцы забыли, зачем они сюда явились…
Мне запомнился один воин, обнаживший тело, покрытое язвами, страстно провозгласивший на амвоне церкви Святого Петра:
– Да погибнут во зле те, кто желает жить в Антиохии, как погибли недавно её жители. Так хочет Господь!
– Так хочет Господь! – взревела толпа, вспомнив изрядно подзабытый со времён Клермонского собора девиз Крестового похода.
Граф Раймунд, как будто очнувшись от обморока, в тот же день отдал приказ выступать.
Из злополучной столицы Сирии мы двинулись на восток и вскоре осадили город Маарру.
Боэмунд, который поначалу остался в Антиохии, понял, что Маарра может достаться графу Раймунду. Оставив в столице свой гарнизон, князь с остальным войском последовал за нами и принял участие в штурме. После взятия Маарры он опять заявил о своих правах.
Дело едва не дошло до битвы с норманнами.
В нашем войске снова вспыхнул мятеж. На этот раз к нему присоединились и воины Боэмунда.
С криками «Пусть этот проклятый город не достаётся никому!» крестоносцы за одну ночь разнесли по камням укрепления Маарры и потребовали немедленного продолжения похода.
Руины Маарры и страх потерять остатки своего войска в междоусобице отрезвляюще подействовали на Боэмунда. Князь вернулся в Антиохию, а мы продолжили свой поход, двигаясь к югу, вдоль побережья.
Несколько приморских городов сдались без боя, обеспечив нас продовольствием и заплатив большой выкуп.
Очередная задержка произошла у Триполи. Его осада продолжалась более полугода и вновь была прекращена по требованию войска, желавшего немедленно идти ко Гробу Господнему.
К тому же до нас дошли слухи, что из Антиохии к Иерусалиму выдвинулись войска Готфрида Бульонского и Роберта Фландрского. Чтобы не терять времени, мы обошли стороной Тир, Акру, Кесарею и другие хорошо укрепленные города и поспешили к Священному городу, надеясь прибыть туда первыми.
Однако у Рамаллы союзники догнали нас.
Между вождями опять начались споры, куда двигаться дальше: на Дамаск или же на Иерусалим. Священный город уже год как находился в руках у каирской династии фатимидов. А в Дамаске находились турки-сельджуки. Оставлять их у себя за спиной было опасно.
Фатимиды являлись выходцами из Аравии и уже много лет враждовали с сельджуками. Они в недавнем прошлом даже предлагали нашим вождям союз в борьбе с Кербогой, но переговоры тогда не сложились. И вот теперь арабы становились нашими врагами.
Вожди долго совещались в шатре у герцога Готфрида Бульонского. И снова, уже в который раз возобладал голос не кого-то из полководцев, а требование большинства воинов, пожелавших продолжить путь ко Гробу Господнему. Наши вожди вынуждены были подчиниться.
И теперь, двигаясь через горы к Священному городу, я поглядывал на Пако, едущего чуть позади меня на вислоухом мулле, на придорожные колючки, на которых проклюнулись серо-сиреневые мелкие цветы, и размышлял о необычных свойствах войны, умеющей не только ссорить народы, но и сглаживать различия между целыми сословиями и отдельными людьми.
«Вот кто такой этот Пако? – спрашивал я себя. – Мой оруженосец? Мой спаситель? Мой друг? Конечно, и оруженосец, и спаситель, и друг. Но никак не слуга, которого однажды отправил сопровождать меня дядюшка-епископ. Разве за слугой стал бы я ухаживать, перевязывая его раны? Кем бы ни был Пако в прежней жизни, но здесь, в Крестовом походе, он стал моим братом во Христе, верным боевым товарищем, с которым я делю и хлеб, и воду, и шатёр, с которым не раз шёл в бой и готов пойти, если понадобится, на смерть… И есть ли разница в том, что я – наследник графа, а он – простолюдин, не знающий отца своего? Здесь, на войне, всё это не играет никакой роли. А когда предстанем мы пред троном Отца Небесного?…»
– Пако! Как думаешь, для чего мы здесь? – оборвав собственные раздумья, спросил я оруженосца. – Есть ли смысл во всех наших страданиях, если мы, спасая братьев во Христе от неверных, сами же предаём их мечу и огню? Магометане наши враги, а мы готовы договариваться с ними? Папа римский провозгласил целью похода освобождение Гроба Господнего, но большая часть наших вождей удовлетворилась захватом земель по пути к Иерусалиму?