— Я тогда уже вёл себя иначе. Покорно. Он думал, что и на расстоянии держит меня на таком же поводке. И я на самом деле… чувствовал этот поводок. Я был оторван от реальности или видел её не такой, какой она на деле была. Я каждый раз возвращался из Оксфорда в Каверли, к нему. Хотя больницы я боялся больше, чем просто разозлить Колина. Пока мне не исполнился двадцать один год, он всё ещё мог распоряжаться мной и решать за меня. Мог отправить в сумасшедший дом тоже. Идиотизм: в восемнадцать ты уже достаточно взрослый, чтобы тебя повесили за убийство, но недостаточно, чтобы получить наследство, чтобы самому решать, как жить дальше, куда ехать…
— Мне всё равно сложно представить, как можно было вернуться сюда, — покачал головой Ред. — Если бы меня выпустили хоть на час, я бы… я бы никогда больше…
— Он тогда уже обращался со мной иначе. По сравнению с тем, что было, это казалось мне нормальным. Колин не приказывал связывать меня или сечь, только в качестве наказания, не для его удовольствия. Он просто держал меня при себе, иногда говорил раздеться…
— А что с ним вдруг случилось?
— Его это больше не возбуждало. Или совсем немного. Он был парализован ниже пояса…
— То есть у него просто всё отнялось? Отнялось, и он от тебя отстал?
— Не сразу. Было несколько жутких месяцев до того. Он уже не мог ходить, не мог даже сидеть без опоры с боков, но эрекция наступала… Я каждый день просыпался с мыслью, что, может быть, сегодня у него там наконец всё откажет. Колин сидел в своём кресле, а я должен был опускаться ему на колени. Иногда он лежал в кровати... Но это всё равно было ненадолго, мы оба знали.
— Он даже потом тебя не отпустил. — Ред задрал голову, чтобы посмотреть Ардену в глаза, и повторил то, что говорил уже: — Он любил тебя.
— Нет. Он меня хотел.
— Но это связано!
— Ты издеваешься?! Я много кого хотел, вернее, не хотел, но во время секса всё равно испытывал удовольствие, но к этим людям — которые заставляли меня его испытывать! — я не чувствовал ничего, кроме ненависти и отвращения. Да, это ненормально, но так бывает. Колин тоже не был нормальным, можешь мне поверить.
— Он оставил тебе всё, что имел. И он разрешил тебе уехать…
— Да, разрешил, но он трясся от страха. В доме был один человек, Герберт Прайс. Не могу сказать, что он мне помогал, но он иногда пытался облегчить ситуацию. Ему иногда удавалось уговорить Колина отпустить меня… Или, когда Колину было плохо видно, он говорил, что я потерял сознание. Далеко он никогда бы не зашёл. Страшнейшее лицемерие. Он мне сочувствовал, говорил, что у него сердце кровью обливается, когда хозяин приказывает привести меня на третий этаж, но сам же и вёл. Я учился на третьем курсе, когда от него пришло письмо. Такое… забавное. Жаль, что я не сохранил его. Здравствуйте, дорогой мистер Филип, надеюсь вы здоровы и всё такое, — у Ардена даже голос поменялся, когда он начал рассказывать дальше, стал немного квакающим и скрипучим: — У нас всё хорошо, только вот сэр Колин уже несколько раз приглашал доктора Эшворта. Он боится, что, когда вам исполнится двадцать один, вы точно больше в Каверли не вернётесь, и хочет, чтобы вас признали душевнобольным. Помните, как он хотел уже раньше. Доктор Эшворт ему объяснял много раз, что ничего не получится, надо было так сделать, когда вам шестнадцать или семнадцать было, и вы были немного не в себе. Сейчас вас сумасшедшим не посчитают. Но сэр Колин упёрся, вы же его знаете, отправил кого-то разузнать, как вы в колледже живёте, какие друзья, и наверняка начнёт искать других врачей. Он собирается вас отправить в лечебницу ненадолго, а потом забрать домой под свою опеку.
— Это ему надо было в лечебницу ехать! — воскликнул разозлённый Ред, который понял теперь смысл того самого письма. — Он просто помешался.
— Он был болен. Я привык… не винить его.
Ред с кряхтеньем поднялся на ноги. Спина и ягодицы ныли, и каждое прикосновение одежды чувствовалось так, словно по коже провели наждаком.
— Я сочувствовал ему раньше… — Ред дошёл до окна, а потом повернул назад, к двери, где на полу по-прежнему сидел Арден. — Он мне казался страдальцем, но теперь мне кажется, что страдал он мало. Надо было, чтобы у него ещё и боли были! Чтобы он орал днём и ночью и корчился.
— Наверное, в конце боли были.
— Ты поэтому бросил колледж? Из-за Колина?