Мысли блуждали у Иннокентия в голове, роились, путались, и он никак не мог обрести обычное для него спокойное и созерцательное состояние духа. Всего за один день сколь многократно утрачивал он полноводную связь с потоком жизни, как захлестнули его омрачения, типичные для носителей грубого ментального сознания. Ему даже не верилось, что он, внезапно ослепленный миражами, несколько раз чуть в набедренную повязку не наложил!
Кеша снял ботинки, сел в позу лотоса, прикрыл глаза и глубоко вздохнул. Естественно, к нему направился охранник, беспомощный узник сансары, но Иннокентий вынырнул из феноменального мира и погрузился в неизмеримую, ясную, вечную, божественную пустоту. А когда охранник стал трясти его за плечо и требовать принять надлежащий вид или покинуть помещение, Кеша размеренно произнес:
–
Тут он увидел мальчика и Серафима. Что удивительно – точно с такой набитой сумкой, с какой они удалились, и на их лицах было полнейшее смятение.
Оказывается, пока мы наскребали сантимы по всем сусекам, цена квадратного метра выросла на три процента. Ничтожные три процента, если ты покупаешь мороженое или пиво, не нанесли бы нашему бюджету никакого урона, но в случае покупки квартиры три процента казались целым состоянием. Завтра последний день, а у нас – ни к дереву прислониться, ни на камень опереться.
Наступил конец света, в этом не было никаких сомнений. Паника охватила дружный, сплоченный коллектив, где каждый выполнял конкретные задачи по добыванию денег, но никто не ожидал, что в самый ответственный момент этих денег не хватит.
– Да что же это такое? – воскликнул мальчик. – Я не позволю так с собой обращаться! Я человек заслуженный, не простой, я два раза болел скарлатиной!
– Если я стану торговать фесками, люди будут рождаться без головы, – обреченно сказал Иннокентий.
А Серафим, наш подпольный миллионер, вы только вообразите себе: в одной руке у него черт знает сколько тысяч долларов, а другой он в прямом смысле схватился за голову.
– Я все время предчувствовал, что должно произойти что-нибудь в этом роде, – сказал Фима. – Ладно, если наши представления о честной игре не совпадают – идемте отсюда! – И он непреклонно надел кепку.
– Только не это! – застонал Кеша. – Я не повезу три миллиона домой. Их надо немедленно отдать. Кому? Зачем? За что? Неважно! Лишь бы от них отделаться! Избавиться от всего! – прошептал он малодушно. – Пустые карманы! И – находить везде и во всем тишину.
– Подождите, подождите, – стал урезонивать его Серафим. – Мы должны взвесить все аргументы и контрдоводы. А где мы возьмем недостающую сумму? Мой Институт международного рабочего движения закрыли, друзей-товарищей отправили на пенсию, независимо от возраста. Отныне я и мои коллеги можем считаться… как ты говоришь, Иннокентий? Насельниками буддийских монастырей?
– Да, это великая страна для человека, готового раствориться в неизмеримом, – отозвался Кеша. – Ничего, будем уповать на вышние силы, и они нам подкинут еще немного!
– А что делать тем, кто не верит в Бога? – грустно спросил Фима.
– Уповать на тех, кто верит, – сказал, как отрезал, Кеша.
Они вернулись в кассу и вновь предстали перед работником СУ-23 по имени Леокадия. Обрамленная кассовым окошком, она почему-то сидела в непроницаемо черных очках. Согласитесь: не такое уж частое явление среди кассиров. Все равно, что у вас принимает денежные вклады мужчина с пиратской повязкой на глазу, а когда ему нужно приблизиться к сейфу или о чем-нибудь справиться в картотеке, он громко стучит по полу деревянной ногой.
Леокадия выразила готовность принять НЕ всю сумму, а это не много не мало – два миллиона восемьсот тридцать тысяч рублей.
– А тут действительно касса? – еще разок спросил мальчик, сверля Леокадию пронзительным взглядом.
– Да, – ответила она убежденно.
– ТОЧНО?
– Точно.
Леокадия приняла капитал. Счетный аппаратик разинул пасть, обнажил зубья и быстро, как виртуоз-балалаечник, принялся считать деньги. На табло высвечивались огромные цифры, складываясь в заоблачные, почти ирреальные суммы.
Пересчитав деньги, Леокадия артистично раскинула веером одну из пачек под лампами другого аппарата. Это был специальный прибор – определитель фальшивых купюр. И тут – ко всеобщему ужасу – кассу огласил противный писк.
– Елки-палки. – У Серафима на лбу выступили капельки пота.
Кеша съежился, как ягуар.
Леокадия отложила пачку и подвергла анализу вторую. Писк повторился. Леокадия сняла очки, внимательно изучила тысячную купюру на свет, поднесла под синюю лампу детектора.
Писк нарастал. Он уже напоминал милицейскую сирену.
– Кажется, мы сейчас получим бесплатное жилье – за мошенничество, – сказал мальчик.
– Минуточку, – сказал Серафим и, словно иллюзионист на цирковом представлении, выхватил мятую десятирублевку из нагрудного кармана. – А ну-ка, суньте!
Растерянная Леокадия сунула ее под всевидящий синий глаз детектора.
Поднялся писк.