— Спасибо, сэр, — шепнул Майлз. Старик засмеялся уныло и безнадёжно.
Сердце сжалось. Если благородный Родольфус Лестрейндж так плох, видно, и его отец в нелучшем состоянии. Майлз уже предвидел — разговор с отцом ничего хорошего не сулит.
В конце зала была железная дверь с маленьким окошком. Надзиратель открыл его и ударил кулаком по двери.
— Трэверс. Твой сын явился. Веди себя пристойно, если не хочешь лишиться памяти.
Дверь скрипнула. Посреди грязной, чёрной от плесени комнаты, на дряхлом табурете сидел седой бородатый мужчина. Его руки и ноги закованы в кандалы, одежда и тело грязны и растрёпаны. Когда-то холёный, здоровый и представительный мужчина превратился в убожество. Майлза поразила глубокая жалость к отцу. Он никогда в жизни такого не испытывал. Старик поднял на него суровый взгляд, и Майлз понял — ничего не изменилось. Абсолютно.
— Явился, стервец, — хрипло проскрипел Бенедикт Трэверс. — Спасибо, что не заставил долго ждать.
— Что произошло, отец? Ты нездоров? — Майлз старался говорить уверенно, но эта жалость сделала его голос слишком мягким.
— В Азкабане невозможно остаться здоровым, — скрежетал Трэверс-старший.
— Я могу приготовить для тебя снадобья…
— Даже не думай. Чем быстрее сдохну, тем лучше. Но речь не обо мне.
Старик гордо поднял голову. Выражение его лица — холодное, презрительное — ничуть не изменилось за эти годы.
— Мне нужно поговорить с сыном наедине, — потребовал он.
— Исключено! — отрезал Бредвик.
— Сэр, пожалуйста, — тихо произнёс Майлз.
Надзиратель долго и подозрительно всматривался в лицо молодого человека.
— Сдайте палочку, — потребовал он.
Майлз, ни секунды не раздумывая, отдал её.
— Пять минут, — и Бредвик в сопровождении двух надзирателей покинул камеру. Дверь закрылась.
— Что ты сделал, мерзавец? — спокойно заговорил отец. — Ради этого я гнию здесь? Чтобы мой сын, чистокровный, благородный отпрыск, якшался с грязнокровкой?
Майлз вспыхнул.
— Кто тебе сообщил?
— Доброжелатель, — скривился отец. — Видно, очень могущественный доброжелатель. Министерская сова, бланк министерства, печати и… древняя магия. Очень древняя. Ты никогда не найдёшь своего недруга. Кому-то ты очень сильно досадил, Майлз. Какого Мерлина?! — злобно выкрикнул он, вскакивая с табурета. — Как ты можешь так поступать со мной? Грязнокровка?! Женщин мало в магическом мире? Почему?
Его возмущению не было предела. Теперь, когда Трэверс-старший стоял на ногах, Майлз увидел его худобу, сгорбленность спины. Боль жалости пересилила собиравшийся возникнуть страх.
Отец прихрамывая направился в сторону сына.
Эти спутанные волосы, грязная борода, ветхая роба разбивали сердце.
— Что это за девица? — сурово хрипел Бенедикт. — Что за дрянь пытается влезть в мою семью?
— Не говори так отец, — приподнял подбородок Майлз. — Она — достойная женщина.
— Грязнокровка не может быть достойна тебя! — воскликнул он, приближаясь. — Я пожертвовал своей жизнью…
— Тебе нужно было вовремя остановиться…
— Это всё твоя мать! — бросил Треверс-старший. — Её дурное воспитание. Ты должен понять. Чистокровных всё меньше. Если ты не возьмёшься за ум…
— Я уже всё решил, отец.
Бенедикт остановился в двух шагах от сына.
— Решил? — подозрительно выдохнул отец.
— Да. Я буду с ней, если она захочет.
Резкий взмах руками, и цепь, скрепляющая кандалы, ударила Майлза в лицо. Он пошатнулся. Жуткая боль пронзила челюсть, оставив кровавый след на щеке. Майлз восстановил равновесие, оставшись на своём месте.
— Мразь, — прошипел отец. — Я взял на себя всё, дал тебе полную свободу, и так ты мне платишь?
— Я не просил тебя…
— Если бы не я, весь магический мир давно знал бы твой секрет! Ты был бы изгоем! Ничего бы не добился. Тебя бы сторонились…
— Это худшая услуга, что ты мне оказал.
Лицо Бенедикта вытянулось от возмущения.
— Я всё время живу в сомнениях. Снейп решил, что я должен молчать о своём даре. Но я всё больше убеждаюсь, что это была ошибка.
— Не глупи! — прорычал отец. — Ты должен избрать другой путь!
— Чего бы ты хотел от меня? — безнадёжно вздохнул Майлз. — Чтобы я до конца дней оставался отшельником, чтобы наш род остановился навсегда?
— Лучше так! — бросил Пожиратель смерти. — Лучше забвение, чем порок, чем грязная кровь.
— Нам не о чем говорить отец, — шепнул Майлз. — Тебе никогда не понять. Мама…
— Не говори об этой…
— Мама любила тебя до последнего вздоха! Не смотря ни на что! — воскликнул Майлз. — Она надеялась тебя спасти! Остановить!
— Она знала, что это невозможно! — вдруг тихо ответил отец. — Мои взгляды непоколебимы. Даже теперь!
— Я буду ждать, что ты изменишься, — уверенно ответил Майлз. — Я буду верить. Не могу иначе и не изменю решения. У тебя ещё есть, что сказать?
Бенедикт Трэверс с ненавистью смотрел на сына. Сердце Майлза обливалось кровью, разрывалось на части от жалости и боли. Но молчание повисло между ними, и сын понял, что говорить больше не о чем.
— Я пришлю для тебя снадобья, — тихо проговорил он. — Прощай, отец.