Роман-воспоминание

– Не говорите о войне, – перебил он меня, – я не могу смотреть фильмы о войне – такая ложь. Я служил в морской пехоте. Приказали взять такой-то пункт, там один пулемет, достаточно десяти человек: подобраться, снять пулеметчика, и дело с концом. Нет, посылаем три роты, пулемет косит их начисто, берем пункт, потом докладываем: ценою потери трехсот человек – взяли! Начальство получает ордена. Трупами брали в ту войну.

– Сталин обесценил человеческую жизнь еще до войны. Каких жертв стоили все его бесчеловечные акции: раскулачивание, коллективизация, индустриализация, тридцатые годы, террор, лагеря, депортация… Подсчитать – на много, много миллионов потянет. Сталин обескровил наше общество. Вы говорите: создал промышленность. Но ведь она ничего не дает людям, все нацелено на оборону, в магазинах пустые полки, думаете, народ будет долго терпеть?

– Экономика сейчас главное, – согласился он, – мы это понимаем, ломаем голову. Сегодня с Михаилом Сергеевичем полдня просидели. Поэтому я вас попросил прийти позже. Мы не знаем, ну что делать? Даем директорам все права. И что вы думаете? Они не хотят пользоваться этими правами, они желают жить, как жили.

– Нет, Александр Николаевич, они не могут иначе жить в настоящих условиях. В стране все монополизировано. Уж скоро полтора года перестройки, а страна продолжает жить в сталинском режиме, в сталинском оцепенении. Нужны быстрые, решительные, революционные меры.

– Революционные меры принимаются только во время революции, а после революции, к сожалению, наступает бардак. Это показал опыт и Французской революции, и нашей.

– Простите, Александр Николаевич, какого вы года рождения?

– Двадцать третьего.

– В двадцать третьем мне было двенадцать лет, мы, знаете ли, тогда быстро развивались, я отлично помню то время. В двадцать первом сидели на осьмушке хлеба, без отопления, без лифта, заводы и фабрики стояли, деньги считались на миллионы и ничего не стоили. А в двадцать третьем уже все было: твердая валюта – червонец, магазины полны товаров и, заметьте, частные магазины, даже частные издательства появились, газеты. За один год Ленин все перевернул, не побоялся.

– Ну, тогда нэп был.

– В тех условиях нэп был тоже революцией, только бескровной. Кровь льется, когда надо власть отнять. А тогда власть была в руках у Ленина. И никакой крови не понадобилось. Сталин в интересах своей личной диктатуры ликвидировал нэп, создал эту окостеневшую систему, неспособную к техническому прогрессу, к развитию. Надо возвращаться к нэпу, Александр Николаевич: банки, тяжелая промышленность, транспорт – у государства, все остальное, включая торговлю, у частника. Надо вводить нэп, пока рычаги у вас, а будете колебаться, рычаги вырвут, тогда поздно будет, они, как стадо бизонов, вас затопчут.

Он смотрел на меня из-под лохматых бровей.

– Ваши противники показывают на Горбачева, на вас и говорят: «Смотрите, эти ничего не могут сделать, а Сталин все мог». Сталина надо разоблачить до конца, развеять его культ, показать, что сталинский путь ведет к гибели государства. Потому я и считаю печатание моего романа неизбежным. За кем пойдет интеллигенция? Творческая, научная, техническая и так далее? Она не приемлет Сталина, и если вы интеллигенцию не возглавите, если она разочаруется в вас, она уйдет под другие знамена. Вам передали отзывы о моем романе, это не просто рецензии, это умонастроение общества.

– Ну, Анатолий Наумович, отзывы эти нам передали для поддержки романа.

– Да. Публикация романа – серьезная антисталинская акция. Именно на этой акции все и настаивают.

Он молчал некоторое время, обдумывал, потом сказал:

– Вы меня не убедили в отношении убийства Кирова. Но ваша убежденность, что роман необходимо издать, на меня подействовала. Договоримся так: прочитайте снова роман, внесите поправки, какие считаете нужными после нашего разговора. Подумайте, подумайте, где можно.

– Я, конечно, прочитаю, но в концепции романа ничего менять не буду.

– Понятно, понятно, просто учтите наш разговор. И дайте мне. Только первый экземпляр, а то я читал совсем слепой, больше не могу. Ведь все ко мне несут, видите… – он показал на толстую папку, – новый роман Дудинцева «Белые одежды».

– Дудинцев – герой. Он писал этот роман много лет, голодал, бедствовал после разгрома «Не хлебом единым», а все же работал! Хороший роман, я его читал.

– Возможно, только очень большой, страшно за него браться.

– Зачем вам приносят рукописи, Александр Николаевич? Дайте свободу, чтобы люди могли говорить, что хотят. Сами дайте, от имени советской власти. Хватит страха, запретов, невыносимо уже.

– Ладно, ладно, все образуется…

Он встал, проводил меня до двери.

– Приносите роман, только просмотрите, просмотрите. Ведь роман ваш попал ко мне как к частному лицу, а теперь вы дадите мне его официально, значит, надо будет принимать решение.

Я остановился в дверях.

– Только без ИМЭЛа, Александр Николаевич, ИМЭЛ должен заниматься историческими трудами, а не художественными произведениями.

– Посмотрим, посмотрим, дайте мне хороший экземпляр.