Romanipen (СИ)

Петя вздохнул украдкой. Он-то думал, что тот не позволит, что уговаривать придется… Алексей Николаевич спросил только:

— Зачем тебе? — и уткнулся ему в плечо, зашептав дальше: — Ты не уйдешь ведь? Нет?..

— Не уйду, — твердо сказал Петя. — Мне… просто, чтобы вольным…

Он не смог бы объяснить, зачем ему. Не рассказывать же о Данко. Он с Алексеем Николаевичем вообще о цыганах говорить не любил. Тяжко это — в грязной тесной комнатушке широкую степь и море вспоминать. Пете не нравилось тут, но решили не съезжать уже ради последних дней в столице.

Только насчет того, чтобы выкупиться, барин не соглашался: упорно твердил, что так отпустит. Пете это надоело уже, и он перебил ехидно и нетерпеливо:

— Видно, что вам деньги-то не нужны, — жестко сказал он, обведя глазами комнату.

И пожалел тут же, как Алексей Николаевич нахмурился и отвел глаза. Петя сам не понял, как с языка такое резкое сорвалось, да ведь и без повода совсем. Подумалось вдруг: вот Данко не промолчал бы в ответ, а сказал бы еще обидней.

Петя обнял барина за плечи, и тот произнес тихо:

— Пойдем сегодня.

Алексей Николаевич составил грамоту, с которой для печати и подписей нужно было пойти в учреждение крепостных дел при Гражданской палате. У него рука чуть подрагивала, и на Петю он смотрел все еще непонятливо.

Удивительно просто оказалось то, о чем Пете затаенно мечталось. Деньги он отдал Алексею Николаевичу, как и полагается — четыреста рублей. Они поехали потом в Гражданскую палату, и Алексей Николаевич сначала оставил его в приемной и улыбнулся тихо: «Я сделаю все». На Петю сторож стал недоверчиво коситься, когда тот ушел: вылитый цыган ведь.

А чиновник, который позвал его, и вовсе губы кривил презрительно. Петя ответил ему наглым насмешливым прищуром, и тот чуть не споткнулся на ровном месте.

В кабинете у стола сидели Алексей Николаевич и другой чиновник, пожилой и представительный. Тот на Петю повел взглядом и бросил небрежно:

— Засвидетельствовать должен, что понимает грамоту. Прочтите, да непременно объяснить нужно, и покажите потом, как хоть крест чернилами вывести…

Петю аж в жар бросило от такого высокомерного обхождения. Давно с ним не обращались так! Ему в Гражданской палате, среди чиновников, вовсе не нравилось, а тут еще и надсмехались так.

— Я грамотный, ваше высокоблагородие,— холодно бросил Петя. — Где расписаться?

Чиновник осекся от неожиданности. И зло и раздраженно указал, где нужно. В отчество Пете пришлось писать материного мужа, да и все равно он не знал, как отца-цыгана звали.

Чиновник следил за ним, подняв бровь. Казалось, ждал, пока у дворового перо из неловких пальцев не вывернется. А Петя выводил буквы ровно и аккуратно, и краем губ усмехался незаметно почти.

Тот взял потом перо, от его пальцев отдернувшись, будто они грязные были. Да Петю и не волновало, что там чиновник себе про крепостных думал. Все равно он не крепостной уже, как на грамоту легла печать с двуглавым орлом.

А на улице и дышалось словно по-другому — шире и легче. Петя замер на пороге, бережно держа вольную грамоту. Ее как зеницу ока надо будет хранить: спросят его на дороге, кто такой, и уже не примут за беглого.

— Когда буквам учил, вот уж не думал, что будешь себе вольную подписывать, — улыбнулся барин. — А знаешь… Свободный ведь теперь, можешь и на «ты», Алексеем, в самом-то деле…

Петя смутился: к барину так обращаться было непривычно. Он улыбнулся неловко.

Они потом шли по Невскому, и Петя с трудом подстраивался под медленный прерывистый шаг Алексея Николаевича. Совсем не то было, что с Бекетовым — барин долго идти не мог. Петя знал, что у него колено будет болеть и после одной Гражданской палаты, а уж на лестницу в комнаты подниматься ему всегда было трудно. Они могли бы и сейчас обратно поехать, но Алексей Николаевич хотел в городе с ним побыть — видимо, чтоб он не с одним Бекетовым гулял.

На Невском тогда только появлялись первые кофейни. Они зашли в такую, маленькую и уютную, и сели в уголке. Алексей Николаевич чуть нахмурился, но Петя сказал, что свои деньги взял. Неприятно было напоминание о бедственном положении барина, но Пете не хотелось смотреть, как он каждую копейку считать станет.

Алексей Николаевич нашел его руку под завешенным длинной скатертью столом, бережно взял ладонь. И тихо улыбнулся:

— Люблю тебя.

Петя глаза опустил. Ему ответить было нечего.

Они поздно вернулись, и барин тут же устроился на кровати. Петя чуть позже пришел, и тот сразу же прижался к нему и крепко обнял. Пете так спать было жарко и неудобно, но не отталкивать же?..

А с утра он проснулся от громких голосов в другой комнате — словно ругались там. Он, встав и одевшись, к двери подошел, но входить не спешил.

…— А не возьмешь, так вот что: пойду в карты проиграю, да все разом, — раздраженно сказал Бекетов.

Ответа Алексея Николаевича Петя не расслышал. А офицер бросил в сердцах:

— Ну и черт с тобой! Хоть именье заложил, да ведь и перезакладывать потом будешь, а нет чтоб просто у друга взять…

— А зря вы, — заметил Петя, выходя к ним.