Romanipen (СИ)

Но мучить его Петя не перестал. В развязанной на горле рубахе теперь ходил, чтобы видны были шея и ключицы. Голову запрокидывал и смеялся, как Алексей Николаевич мимо проходил, и тот не спотыкался едва. А ему нравилось целовать открытую Петину шею, когда тот уворачивался от его губ и фыркал от щекотки. Вот и вспоминал, наверное.

Пете еще что-нибудь теперь сделать хотелось, а не просто ходить мимо. И случай представился: Бекетов приехал погостить.

Они с барином и Анной Сергеевной втроем пили чай в столовой. Петя вошел невозмутимо и стал разливать его по кружкам. Это раньше он у Липки поднос силой рвал — сейчас только взглянул молча, но так, что у нее руки разжались.

Скучный у господ разговор был. Бекетов не знал, как себя с Анной Сергеевной вести, отвечал учтиво и односложно и сочувственно косился на друга. Чуть ли не о погоде говорили - тяжело, с долгими перерывами.

А Петя вспоминал, какие у них были вечера втроем с Бекетовым - смех, песни под гитару, объятья и поцелуи у него на глазах и его завистливая ухмылка, когда они с барином скрывались в спальне.

Бекетов теперь косился на него — явно отметил, как он вырос. А Алексей Николаевич начинал барабанить пальцами по столу, когда замечал эти взгляды.

И тут Петя сообразил, как его позлить. Он и не думал, что такое в голову придет. Но идея хорошая была, хоть и гадкая.

Он поставил на стол сахарницу, наклонившись через плечо Бекетова. Задел его рукавом и опустил глаза, когда он обернулся. И тут же неловко улыбнулся, взмахнув ресницами. Офицер вопросительно вскинул бровь — Петина улыбка стала смелее, губы чуть приоткрылись. Он сделал вид, что смутился, а сам вздохнул и начал теребить под ключицами ворот рубахи, еще больше ее распахивая. И снова задел Бекетова, на этот раз коленом.

Петя сам удивлялся: и откуда такое в нем, почем знал, что делать надо? Но не думал уже об этом, настолько увлекательно стало. Он специально ноги офицера коснулся, совсем близко к нему встал, улыбнулся зазывно и облизал губы. Но взгляд скромно опустил при этом и порывисто вздохнул.

У Алексея Николаевича глаза бегали уже и ложка в руке подрагивала. Петя снова к Бекетову наклонился, еще ближе теперь, и прямо уже взглянул на него: выйдете, может, прогуляться-то? Анна Сергеевна возмущенно смотрела: ни одна горничная себя так нагло не вела, стыдилась хоть! А Бекетов усмехался с интересом, а после взгляда Пети незаметно кивнул ему, и тот еле ухмылку сдержал.

Бекетов допил чай и, поблагодарив, встал. Анна Сергеевна губы поджала, глядя на Петю. Она-то, небось, в жизни не осмелилась на мужчину глаза поднять — вот и сидела в деревне теперь. Завидно было, наверное, что он едва на офицера взглянул, и тот уже выйти с ним торопился.

Взгляд Алексея Николаевича Пете спину прожигал. Интересно, сам-то высидит или не выдержит?

Петя, не скрываясь, вышел сразу за Бекетовым. Тот остановился в сенях, опершись о стену.

— И что ты делаешь, позволь осведомиться? — заинтересованно спросил он.

За дверью торопливые шаги послышались. Не выдержал все-таки. Жене-то что сказал?

Петя ухмыльнулся — и, шагнув к офицеру, прильнул к нему и обвил его шею руками. Услышал скрип двери — и, пока тот не опомнился, прижался поцелуем к губам под жесткой полоской усов.

Он развернулся боком, чтобы изумленного лица Бекетова не видно было. А тот, растерявшись, руку ему на пояс положил.

Алексей Николаевич замер на пороге, и взгляд у него был застывший. Петя оторвался от губ Бекетова и устроил голову у него на плече, обернувшись к барину. И злорадно улыбнулся.

Барин тихо прикрыл дверь, скрывшись за ней. И Бекетов, только пришедший в себя, отпихнул Петю и изумленно уставился на него.

— А что ж еще делать, — наигранно вздохнул тот, отвечая на вопрос. — Приласкать-то некому теперь…

Горько, неприятно было говорить такое. Да что уж там — сердце на части рвалось! Будто бы нравился ему Бекетов! Не заигрался ли с местью?.. Но поздно уже останавливаться.

— Приласкать? — пораженно протянул он, глядя на закрывшуюся за барином дверь. — Нет, я не приласкаю... Поостерегусь с тобой, змеенышем, связываться.

Он вдруг присел рядом с Петей, взглянул на него снизу вверх.

— Ты это назло Алексею творишь? — он с силой сжал плечо Пети. — И меня перед ним выставил так… Жестокий же ты мальчишка. Неужели не стыдно? Кстати, — он опустил его за подбородок и всмотрелся в лицо, — давно спросить хочу: как у тебя отца звали? Иваном или Семеном, не иначе…

Петя резко отвернулся. Словно коту против шерсти был ему шутливый тон офицера. Да и не любил он, когда про отца вспоминали.

— Понятно, — ухмыльнулся Бекетов. — Вот откуда страсти-то такие. Цыганские… А теперь послушай. Я-то перед Алексеем объяснюсь, а ты прекращай. На нем и так лица нет. Да и что он сделать теперь может?..

Петя вскинулся и шагнул к двери. Вот учить его совсем было без надобности. Сам знал, что делать, не маленький. И творить будет, что хочет, а не что Бекетов скажет.

Тот вскоре уехал. Они сухо попрощались с Алексеем Николаевичем, и сразу видно было: долгий и тяжелый у них разговор получился.