Romanipen (СИ)

А как барин наклонился к нему — комок в горле вдруг встал. Тяжесть тела, хватка на запястьях, горький вкус водки — прошибло его от давнего воспоминания, похолодело все внутри. Он резко сел, вывернувшись из рук барина. Такой ужас накатил, что сжаться хотелось — лишь бы не тронул, как тогда, зимой!

— Петенька, — голос у Алексея Николаевича был ласковый и немного испуганный, видимо, весь хмель с него сошел. — Что не так?

Да все не так! Совсем иначе было в прошлый раз в избушке. А это с другим сравнить можно, о чем он забыть пытался…

Петя потер ушибленный локоть: неосторожно его барин на пол толкнул. И, покачав головой, молча потянулся к нему. Он это сам начал, да и поздно останавливаться было.

А дальше долго не получалось. Алексей Николаевич прижимал его к полу, беспорядочно и нетерпеливо ласкал, а как больно становилось от его рук и зубов — Петя отталкивал, упираясь ему в грудь. Прятал глаза и снова обнимал сам. Барин тогда был сначала осторожным, но вскоре снова переставал сдерживаться.

Страшно подумать: Петя хотел уже только, чтобы закончилось поскорее. До слез обидно было. Полгода ждал, надеялся на это, а почему-то теперь стало неприятно. А если представить, что Алексей Николаевич и жену обнимал, то вовсе тоскливо становилось, встать и уйти хотелось.

Потом он только кусал губы и отворачивался, чтобы барин не видел, что он еле терпел. Тот поторопился, был нетерпеливым и неосторожным: мешала все-таки водка сдерживаться.

Шкура, в которую Петя вцепился судорожно сведенными пальцами, колола спину. Он и не помнил, что она жесткая. Впрочем, в тот раз и имя свое позабыть можно было. А тут — впору было хоть считать про себя, лишь бы время быстрее шло.

Петя только выдохнул облегченно, когда Алексей Николаевич, сорванно дыша, лег рядом. Сквозь ресницы наблюдал, как барин смотрел на него и гладил разметавшиеся по полу кудри. И ничего не чувствовал, ни радости, ни теплоты внутри. Наоборот, холодно было и пусто.

Алексей Николаевич провел ладонью по рваному шраму на его бедре — следу от волчьих зубов. Мог бы и раньше заметить и спросить.

— Петь, — на поцелуй тот не ответил. — Прости… не сдержался если…

Если? Раз извинялся непонятно за что - сказал бы уж прямо. Так ведь сам и виноват, можно было хоть без водки обойтись. Петя облизал губы: до сих пор горький вкус был.

— Почему я так долго ждал? — бесцветным голосом спросил он.

Петя давно выяснил, что старый барин еще после свадьбы уехал. Так почему нельзя было тут же его вернуть?

 — Мы с отцом на полгода договорились, — тихо ответил Алексей Николаевич. — Вдруг он узнал бы…

  — А об этом не узнает? — Петя обвел глазами избушку.

Странный разговор какой-то получался. А еще обидно было: значит, как барину отец сказал, так он и сделал. А сам решить не мог ничего.

И сейчас глаза опустил и задумался. И Петя сказал то, что окончательно решил, пока тот молчал.

— Не надо больше.

Алексей Николаевич коснуться его хотел, но руку отдернул. И замер, непонимающе глядя на него.

— Не надо, — повторил Петя. — Правда узнает ведь. А я плетей или чего похуже не хочу, вы-то не заступитесь…

Вот пусть скажет, что защитит, пусть начнет клясться, что не оставит! Обнимет, прижмет к себе…

Алексей Николаевич прикрыл глаза и отвернулся.

Петя молча встал и начал одеваться. Вышел за дверь, даже не обернувшись. И медленно поехал в именье.

Тоскливо и гадко было на душе.

Даже мстить ни за что охоты не было. Петя зачем ведь перед Алексеем Николаевичем вертелся, зачем к Бекетову лез — хотел, чтобы прижал в уголке где-нибудь и пригрозил. А потом целовал бы, и чтобы вырываться не получалось. Да и не стал бы он вырываться, потому что тогда мигом бы вся обида пропала. Да и как тут обижаться, если целуют — с улыбкой, со словами, что все хорошо будет… Может, оно и неправда, но поверить получилось бы хоть.

А сейчас Петя с тоской почти вспоминал, как тот его обнимал давно, зимой — это перед тем, как он нож выставил. Вот тогда вел себя Алексей Николаевич как барину положено — брал то, что нравилось. А сейчас не пойми что было: смотрел больными глазами, подойти боялся. Злило это страшно. Барин он или кто?..

Один раз и вовсе противно сделалось. Это когда Алексей Николаевич пьяным за руку его поймал. Наконец-то подошел, а то после избушки вообще не встречаться с ним пытался  — стыдно, небось, было. Петя ждал, что к стене сейчас прижмет, зацелует — он, может, и потерпел бы, что водкой разило от него. А барин оправдываться перед ним начал, сжимал руку, умолял остаться и едва не плакался. Чего хотел — непонятно, потому что язык у него заплетался. Слушать было неприятно, слова вставить не получалось. Петя не выдержал уже и оттолкнул, ушел молча.

Пять лет ему было, когда отец у него спился совсем. Да не отец, а муж матери, вернее сказать. Он хорошо все помнил — мутный взгляд, бессмысленное пьяное бормотание. Барина таким видеть не хотелось.