Romanipen (СИ)

И вдруг Петя почувствовал короткий поцелуй — еле уловимое прикосновение к губам, чужое дыхание с легким запахом табака. Он вяло подумал, что откроет глаза и все поймет, и тогда будет хорошо, как сейчас во сне. Но так не хотелось просыпаться… И он, уткнувшись в шерсть шубы, провалился в глубокий сон.

Никогда Пете не было так замечательно утром. Он понял, что впервые в жизни не надо никуда вскакивать. Впервые его разбудил не шум в людской, а бивший в глаза солнечный луч. И что-то очень хорошее ему снилось, жаль только — что, не вспомнить.

Он блаженно потянулся и тут же поморщился: ребра все-таки болели. Но это ничего, через пару дней заживет.

Гораздо больше его волновало то, как же теперь быть с барином. Алексея Николаевича он после брошенного им вчера взгляда побаивался. Барин на него почему-то сильно злился — как бы ни попасть под горячую руку.

Петя встал, умылся из кадки с водой в углу. Глянул — все лицо слева красное и опухшее, волосы всколочены. Интересно, как бы Алексей Николаевич его теперь пригожим да красивым назвал.

Он, взяв шубу в охапку, вышел на улицу. Ему приветливо кивнул Федор, чистивший лошадей.

А потом он застыл как вкопанный. Увидел Алексея Николаевича, который курил, облокотясь на крыльцо. Тот его не заметил сначала, и Петя перевел дух. Почувствовал запах табака, и вдруг мелькнула мысль — вот-вот вспомнит, что же снилось…

Но тут барин обернулся, и у Пети душа в пятки ушла. Глянул тот устало и раздраженно, будто видеть его не хотел. Он бледный был, словно не спал всю ночь.

Алексей Николаевич резко протянул руку за шубой и надел ее. И смотрел не на Петю, а вбок куда-то. Кивнул в сторону лошадей, направился к ним, и мальчик пошел следом.

Барин легко вскочил в седло. Усмехнулся, наконец глянув на Петю… и протянул ему руку.

— Садись, что ли.

Тот закусил губу. Может, подсадить его еще? Он схватился за луку седла и подтянулся, садясь боком. Отвернулся, чтобы Алексей Николаевич не видел, как он скривился от боли.

Барин его все-таки поддержал за локоть, и Петя сделал вид, что не заметил. А потом его укрыли шубой, и он только зубами скрипнул.

Ехали молча. Даже Федор под тяжелым взглядом барина робел и хмурился, а Петя и вовсе старался не шевелиться. Удобно было бы положить голову на плечо Алексею Николаевичу, но он упрямо сидел ровно. Не дождется.

Хорошо хоть, они не через деревню ехали — видел бы его сейчас кто-нибудь…

А в именьи первым попался на глаза Гришка. Со свежим красным следом от кнута во всю щеку. Он как барина увидел — чуть не споткнулся. А на Петю так глянул, что тот понял — поймает и добьет.

И вдруг Алексей Николаевич его обнял — притянул к себе на виду у всего двора. У Гришки глаза круглые стали. А потом, видимо, барин на него так посмотрел, что тот побелел и в стену вжался. И пропал в конюшне.

А едва Гришка скрылся — Петя оттолкнул барина и спрыгнул на землю. Сверкнул глазами из-под кудрей. Обещал ведь — не тронет!

— Тебя теперь не обидит никто, — тихо усмехнулся Алексей Николаевич, наклонившись к нему.

— И так обидели уже, — бросил он, шагая прочь.

Барин досадливо отвернулся, и выражения его лица Петя не увидел.

Его и правда больше не трогали. Гришка обходил десятой дорогой, все косясь на господскую половину дома. И остальным сказал не подходить.

Правда, теперь по всему двору ходил слух про него и барина. Петя не слушал, но обидно было. Он только Ульянке рассказал, чтобы та не верила сплетням. Да и затихли они скоро, поводов-то не было больше.

Сам Алексей Николаевич к нему тоже не подходил. Только взгляд его Петя чувствовал, а как оборачивался — словно и не было ничего, показалось только.

Особенно на Масленицу это заметно было. Алексей Николаевич тогда постоянно на него косился с другого угла комнаты. Смешно выходило. Вокруг него вся девичья прислуга вилась — румяные, нарядные. Чуть ли не висли на нем, чтобы приласкал. Да они и разделись бы, толку бы чуть оказалось. Потому что они-то во все глаза смотрели на барина, а он — на Петю только.

А как Алексею Николаевичу водки поднесли, так взгляд у него совсем шальной стал — и тоже на Петю. Он словно через силу стопку опрокинул, а потом и вовсе рукой махнул: не надо больше.

Пете надоело это уже. Догадаются ведь сейчас, что барин на него смотрит. Он встал и вышел. Ульянка звала с деревенскими гулять, да сама убежала давно. Он решил к ней пойти.

Хорошо гуляли, весело. С ледяной горы катались, в снежки играли. В богатой избе их всех блинами угостили. Только холодно было, и Петя обратно пошел.

И — стоило барина забыть — он появился. Остановился рядом с Петей на тропинке. И вдруг накинул ему на плечи новенький полушубок.

Петя от неожиданности замер, и тот наклонился к нему.

— Измазался весь… — Алексей Николаевич достал платок и принялся вытирать ему губы.

Да что ж он за привычку взял — платок свой об него пачкать? Петя отвернулся было, но барин крепко взял его за руку, и пришлось терпеть.

Долго он вытирал там пятнышко какое-то от сметаны. Петя за это время весь вымыться бы успел.