Romanipen (СИ)

Алексей Николаевич вернулся через неделю. Как с коня соскочил - подошел к Пете. Тот отпрянул было, но барин только с улыбкой потрепал его по волосам и, сунув бумажный сверток, тут же ушел. Петя развернул - медовый пряник там был, каких он сроду не пробовал. Только запах помнил после того, как однажды на ярмарке был.

Он Ульянке отдал, хотя у самого слюнки текли. Из гордости брать не хотел. Что же это - сначала снасильничал, а теперь приманивает? И нашел, чем - сладостями! Хотя чем же еще… Не бирюльками же разными, он не девка ведь.

Барин теперь часто бывал в городе. А приезжая, всегда что-нибудь Пете привозил - то орешков, то изюму, то петушка. Хоть не при всем дворе дарил, а в уголке где-нибудь. И давал так, что и не откажешься - просто насильно в руки пихал и уходил.

А потом ни слова Пете не говорил. Лишь смотрел - весело, с интересом. Словно ждал чего-то.

Но Петя только зло сверкал глазами из-под кудрей. Он сказал ведь - не придет. И уж точно не за пряники.

И скоро Алексей Николаевич по-другому стал смотреть. Видно было, что он досадовал, когда Петя даже не благодарил за гостинец. Понимал, что тот есть не будет.

Но не злился. Что-то другое у него в глазах мелькало. Удивление, конечно. И… уважение, что ли? К дворовому? В это Петя поверить не мог.

Петя тихо пробирался к крыльцу, хоронясь в тени. Болела разбитая скула, а рукав, которым он вытирал кровь из носа, был весь уже бурый. Пройти бы в людскую и лечь - тогда больше не тронут сегодня.

Его поймали за конюшней. Гришка схватил за ворот и потащил внутрь. За просто так - выпивший был, вот и хотелось поразвлечься.

Потом была короткая драка. Гришка был выше Пети на две головы, шире в три раза, но на ногах не стоял совершенно, и потому мальчик легко вывернулся. Порвал армячок - ничего, Ульянка зашьет. Обидно было, что конюх успел, падая, двинуть ему кулаком по лицу.

Как бы он не позвал никого... Да поздно уже, темно - не будет ведь искать теперь в темноте. Наверняка где упал, там и заснул.

А кровь из носа шла. Петя прикладывал снег, да без толку. Оставалась только шмыгать носом.

Он шел в темноте вдоль стены и смотрел больше по сторонам. И потому не сразу заметил Алексея Николаевича, курившего на крыльце.

Барин обернулся. Петя испугался сначала, как у него глаза блеснули. Хотел было мимо пойти, но не успел: Алексей Николаевич сошел по ступеням и остановился перед ним.

А потом - Петя и рта открыть не успел - присел перед ним и, достав свой платок, осторожно провел по лицу мальчика.

Петя только изумленно хлопал глазами. Чтобы барин дворовому сопли вытирал?.. Не бывает такого.

- Кто? - коротко и глухо спросил Алексей Николаевич.

Петя шевельнуться испугался, услышав его голос. Таким голосом - тихим, почти спокойным, в котором подрагивает еле сдерживаемая злоба - обычно велят дать плетей. У Алексея Николаевича и пальцы нервные были, Петя чувствовал, когда он сквозь ткань платка касался его лица. Барин по-прежнему сидел, глядя на него снизу. И жутко Пете было от его взгляда.

Мальчик резко отвернулся и сжал губы. Он никогда никому не плакался.

- Молчишь? - с угрозой проговорил барин.

Петя шагнул прочь. Алексей Николаевич проводил его взглядом, скомкал в руке окровавленный платок и порывисто встал.

- Гордый больно, - невесело усмехнулся он.

 Странно как-то сказал. Как для того, чтобы не было молчания. И… с сожалением будто, и словно не ожидал такого. Да ушел куда-то в темноту.

А Петя еще долго, пока не замерз, стоял и думал - что же это было. Барин его ни разу не тронул, как и обещал. Но смотрел непонятно, а нынче вечером и вовсе что-то непостижимое было.

Мальчик вспомнил, как недавно удивился барину. Петя сидел тогда утром во дворе… и смотрел, как Никита с Гришкой шутливо дрались в снегу. Ну, на Гришку он и не глядел особо - нечего там глядеть-то было. А вот как Никита оттирал от снега широкую голую грудь, у мальчика в горле сохло. И чего барин говорил, что он, Петя, красивый? Вот Никита - да. Высокий, сильный, а улыбался как - тепло сразу становилось.

Петя так засмотрелся, что и барина не сразу приметил. А как обернулся - испугался. Алексей Николаевич смотрел то на него, то на Никиту, и мял в руках только зажженную папиросу. В сугроб ее выбросил, развернулся и хлопнул дверью так, что снег с крыши посыпался. Лицо у него бледное было, а глаза сверкали.

А Никиту он на другой же день в город отправил зачем-то. Вроде лошадей посмотреть, так ведь не нужны были они…

Петя полночи думал, но так ни в чем и не разобрался.

А наутро он пораньше за водой пошел. И не сразу смекнул обернуться, когда хрустнул снег за спиной.

Гришка - похмельный, злой. И двое хмурых парней из деревни.

Петя закусил губу. Далеко было до именья, не добежать. Мимо них не сможет, а если с протоптанной тропинки свернуть и через поле - снега там по колено, догонят тут же.

Гришка подошел, пнул ведро, которое мальчик поставил на землю, и вода разлилась.

- Барину сказал? - прошипел он.

- Не сказал.

Его взяли за ворот и потянули.

- Брешешь.