Романтическая комедия

Когда мы договорились, что я точно-точно-точно еду в Калифорнию на машине, я тут же стала ломать голову, как заявиться к нему домой (домой к Ноа! домой к Ноа Брюстеру!) после двадцати шести часов в дороге и при этом не сбить его с ног ужасным запахом. Я собиралась привести в порядок брови, побрить ноги, подмышки и зону бикини утром, в отеле Альбукерке. Конечно, я собиралась принять душ перед отъездом из Нью-Мексико, но предстояло еще решить, принимать ли душ во второй раз, уже в Лос-Анджелесе, и где – в придорожном кафе? В отеле? На квартире у знакомых?

Я решила не вводить в уравнение еще одну логистическую или человеческую переменную и поэтому никому не сказала, к кому поехала в гости. Вместо этого решила остановиться на заправке (собственно, все прочее в Калифорнии было закрыто), почистить там зубы и, возможно, нанести новый слой дезодоранта на слой пота.

Выходит, не внутренний протест побуждал меня много лет писать скетчи о нелепости и бессмысленности стандартов красоты, а досада из-за того, что я не могу вырваться из-под их влияния. Однако же вопрос, захочет ли Ноа со мной целоваться (а ему, судя по приглашению, было настолько одиноко, что сошла бы какая угодно женщина, лишь бы живая), меня волновал меньше, чем страх: а вдруг не важно, как я выгляжу, потому что я все неправильно поняла и он приглашает меня за тридевять земель с какой-то другой целью?

Не успела я ответить на сообщение, как пришло другое:

Нам сегодня вечером нужно кое о чем поговорить

«Твою налево!» – подумала я, и мозг тут же начал предлагать варианты: Я соблюдаю обет безбрачия. Я гей. У меня опять ковид. Я тебя пригласил писать за меня сценарий для ночного ток-шоу по «зуму».

Следующее сообщение не особо успокаивало:

Ничего серьезного

Я сообщила Ноа свой номер телефона, и он почти сразу позвонил. Он мне и времени-то не дал поволноваться как следует, и все равно я выдавила «Привет» с колотящимся сердцем и гадала, уловит ли он дрожь у меня в голосе всего по одному слову.

– Привет, Салли, – поздоровался Ноа со спокойной уверенностью человека, поющего перед толпами обожателей и признанного красавцем всей Америкой. – Ты, наверное, в своей детской спальне? С постерами «Indigo Girls»?

– Увы, у меня их никогда не было. Выглядело бы куда круче, чем цитата Торо насчет тихого отчаяния. А еще у меня висел постер с Одри Хепберн – так я показывала свою элегантность и женственность. – Я ожидала совсем иного разговора, хотя и сама не знала, какого, поэтому волнение понемногу проходило. – А у тебя какие были постеры?

– Банально до ужаса: в основном музыканты. Джими Хендрикс, «The Velvet Underground», обложка «Nevermind» Нирваны. Между прочим, ты и правда элегантная и женственная.

– «Nevermind» – это тот, где доллар и детский причиндал?

– Ну, скорее осуждение капитализма, потому что ребенок тянется за долларом. Но в целом, да.

– Тут мало старых вещей осталось. Плетеная мебель есть, а шапочки выпускника, мягких игрушек и шкатулок с сережками нет. Никаких опознавательных знаков школьных лет.

– Белая плетеная мебель?

– И изголовье кровати, и прикроватная тумбочка, и письменный стол – все плетеное, и кресло тоже, я в нем сейчас сижу. Скорее всего, ты тоже сидишь в белом плетеном кресле?

– А то! Постоянно.

Я рассмеялась.

– Я у себя в кабинете. Умно звучит?

– С моноклем и сигарой в руках?

– И в бархатном пиджаке. По правде говоря, в кабинете я изучаю разве что телик. А читаю в спальне.

– И чтение, и телевизор – благородные занятия. Не забывай.

– Особенно телевизор в субботу в полдвенадцатого?

– А в спальне у тебя телевизора нет?

– Нет, там тоже есть, – засмеялся Ноа. – И еще один в гостиной.

Получив от Ноа второе письмо – то, где он сказал, что живет в Лос-Анджелесе, и, судя по всему, приглашал меня не по деловому вопросу, – я тут же загуглила: «Ноа Брюстер дом в Лос-Анджелесе». А как иначе? Я ведь не совсем тупица. Если верить интернету, дом Ноа: расположен в каньоне Топанга, куплен в две тысячи четырнадцатом за девять миллионов долларов, а потом хорошенько отремонтирован; по стилю – испанская асьенда на шесть спален и восемь ванных комнат, размером десять акров, с бассейном, домиком у бассейна и отдельно стоящей студией звукозаписи, построенной в две тысячи шестнадцатом. Один мужской журнал опубликовал фотографии Ноа в студии, а также рядом с бассейном и в самом бассейне – на одном снимке Ноа стоял в мокрой белой футболке, красиво облегающей мускулистые руки и живот, – а журнал по архитектуре опубликовал серию снимков интерьера, сопровождаемую долгой беседой Ноа с одним британским архитектором.

После запроса «Ноа Брюстер дом в Лос-Анджелесе» интернет предложил «Ноа Брюстер состояние» – ну разве я могла удержаться? Ответ (возможно, правдивый, а возможно – полная чушь) гласил: девяносто пять миллионов долларов.

После недолгого молчания Ноа добавил: