Генриетта:
Генриетта:
Вив:
Я:
Вив:
Вив:
Генриетта:
Генриетта:
Я с минуту молча держала в руках телефон, закусив губу. Потом написала:
Генриетта:
Утром я выпила кофе и съела сэндвич с яйцом возле кафе, затем прогулялась по еще пустынному пляжу, однако ревущий прибой не смывал моих мыслей. Вернувшись в номер, я уже решила написать Ноа, но просто набрала в интернете его имя. Так называемой сенсацией по-прежнему считался наш поход; я снова посмотрела фотографии и снова забеспокоилась о посадке легинсов. Впрочем, беспокойство тут же затмила волна тоски по этому мгновению четырехдневной давности, когда мы беззаботно держались за руки и непринужденно болтали.
Я вынесла ноутбук на балкон, создала новый документ и назвала его «За и против». Потом молча глядела на мигающий курсор, не в силах написать ни единого плюса или минуса увольнения из «НС» и переезда в Лос-Анджелес. Без классической музыки было не обойтись. Я вернулась за наушниками, а когда вышла на балкон, телефон завибрировал: пришло сообщение, но не от Ноа, от Вив.
Она прислала фотографию у зеркала: стояла в профиль, держа руку на огромном животе под серой майкой.
Телефон снова завибрировал. Я думала, Вив ответила, а на этот раз и правда написал Ноа.
Мое сердце сжалось.
Казалось, три точки пульсировали минут пятнадцать, хотя на самом деле секунд десять, не больше.
Как… мило? По-взрослому? Честно, без уверток?
Я начала печатать, и тут пришло еще одно сообщение:
Я:
Я напечатала «Скучаю по тебе», но не успела отправить, как он написал:
Подумав, я стерла «Скучаю по тебе».
К полудню я смотрела, сколько будет стоить перевезти машину тети Донны обратно в Канзас-Сити, если я полечу напрямую из Лос-Анджелеса в Нью-Йорк. Хотя обычно я не возвращалась на «НС» до последней недели сентября, ходили слухи, что нам назначили обучение по новому ковидному протоколу и вести обучение будут в несколько этапов, потому в офисе разрешено одновременно находиться только ограниченному количеству человек. К тому же я четыре месяца отсутствовала – возможно, стоило вернуться пораньше, заново привыкнуть к городу во время пандемии. И все-таки к вечеру я решила: одиннадцати лет совещаний, ночной работы по вторникам, читок по средам, внесений правок по четвергам, репетиций по пятницам и, да, даже субботних выступлений вполне довольно. Двенадцатый год мне ни к чему. Впрочем, мое нежелание объяснялось и другими причинами.
Уверенность непрестанно сменялась сомнениями, самообладание – отчаянием. Когда над океаном село солнце, меня охватило одиночество и все никак не хотело проходить. В Лос-Анджелесе было девять, а на Восточном побережье пробило полночь, и хотя в прошлом я без колебаний позвонила бы Вив или Генриетте, это было до того, как в дело вмешалась беременность. «Чего ж я больше друзей не завела, когда еще с людьми разрешалось общаться?» – подумала я, а потом меня осенило: Дэнни!
– Как делишки, Смеюшка?
– Можешь вообразить Ноа моим парнем? Не для интрижки на время пандемии, а для серьезных отношений?
– Хэнк и Рой всегда тебя звали евнухом, а я им говорил: «Не, ребята, у нее есть сердце».
– Э-э, спасибо?
– Из пещеры звонишь?
– Я в отеле, свет включен только в ванной.