Романтическая женщина и другие рассказы (сборник)

Так эта история, начатая довольно грустно, понемногу принимает вид романа, не моего, конечно, и не Ховарда Уентворда, известного драматурга, хотя его все это близко касалось, а Фей Ричмонд. Я называю ее этим именем, хотя она утратила право на него, утратила тем способом, каким женщины обычно утрачивают право на самые подходящие имена (если таковые вообще бывают). Она вышла замуж за итальянца лет за двадцать до того, как Ховард рассказал мне о ней. Ховард был влюблен в ее имя. Помню, как он повторял его, уверяя, что это чудное имя, достойное занять мысли мистера Джорджа Мура, расположившегося у своего камина на улице Эбюри.

— Это имя так шло ей, что не могло долго сохраниться за ней, — говорил он, девушке, с таким именем надо было или умереть, или рано выйти замуж… Разве так может называться старая дева? Фей Ричмонд! Это имя могло принадлежать только очаровательной молодой девушке и могло просуществовать не более двадцати лет, разве в романе Дизраэли или Мередита. Вы скажете, что это писатели совсем разных оттенков (один такой домашний, другой такой уклончивый), что их нельзя соединять воедино даже в сентиментальных рассуждениях о девичьем имени… которыми я, вероятно, достаточно вам надоел… — Но я-то ее еще не встречал! — энергично запротестовал я, сидя у камина в его комнате в больнице на улице Бомон.

Инфлюэнция уже потрясла и отпустила меня. Я чувствовал себя раздражающе крепким и решил навестить менее счастливого друга, слегшего вторично; второй приступ был более сильным и предательским, чем первый: подшучивая над своей жертвой, он временами то ослаблял течение болезни, то из засады с новой силой набрасывался на уже пострадавшие легкие, так что оставался только один исход. И Ховард Уентворд, думавший, что он уже перехитрил болезнь, все-таки умер.

Это случилось десять дней спустя после того, как я сидел у него, выздоравливающего, и слушал его воспоминания о девушке по имени Фей Ричмонд. Разница в возрасте не помешала тому, что наше знакомство перешло в крепкую дружбу. Мне нравилось, что Ховард Уентворд не походил на большинство англичан среднего возраста; он не был молод для своих лет. Ему было полных сорок пять лет, и он являлся приятным исключением в общей массе тридцативосьми и сорокадвухлетних, кишевших по воскресным утрам от Комб до Сёнингдейля.

После одного из наших очередных обедов в его доме на Эппербрукстрит, я заинтересовался одинокой фотографией в простой рамке из сандалового дерева, стоявшей на большом рояле. Портрет бросался в глаза по контрасту с полным отсутствием каких бы то ни было других фотографий в этом строгом жилище, — строгом, несмотря на то, что стены были обиты китайскими тканями, со странными зелеными наездниками и прочими аксессуарами — так любят отделывать свои комнаты даже лучшие из современных холостяков.

Я часто нескромно задумывался над вопросом, кто была эта девушка; может быть, ее и моего друга связывала несчастная любовь; ее большие глаза были полны грусти, а молодой рот даже не пытался улыбнуться; во всем лице была какая-то пугающая искренность. Глядя на это слабое отражение оригинала, невольно чувствовалось, что, только умея в совершенстве танцевать, можно было бы решиться просить такую, как она, оказать эту честь. Словно за этими молодыми глазами скрывалось тонкое высокомерие, притягивавшее и отпугивавшее в роковые минуты…

Но, конечно, я не решался спросить о ней у своего друга. Мне оставалось только ждать. Во время его обманчивого выздоровления, когда я на улице Бомон навещал его, я, вероятно, слишком внимательно разглядывал рамку из сандалового дерева, стоявшую на его туалете. Он улыбнулся.

— Она повсюду сопровождает меня, — сказал он. — Совершенно не знаю, почему, и не помню, чтобы я когда-либо об этом просил. Но у Бригса создалась привычка обращаться с нею, как с чем-то вроде зубной щетки, и она сопутствует мне даже во время двух или трехдневных отлучек. Я, кажется, годами даже не взглянул на нее. Но, вероятно, чувствую присутствие фотографии, — продолжал он. — или ее присутствие… — Нет, — быстро поправился он — я не вправе претендовать на такое постоянство, даже сейчас, когда я в сентиментальном настроении, а вы сидите против меня с видом человека, который пришел развлечь больного приятеля, а на самом деле не прочь бы сам развлечься, что вам доподлинно известно.

Тут он назвал мне ее имя и надолго на нем остановился.