Романтики, реформаторы, реакционеры. Русская консервативная мысль и политика в царствование Александра I

В ходе третьего кризиса, во время войны 1805–1807 годов, Александр яростно проклял свое французское образование и стал горячим русским патриотом (как ранее Глинка), зайдя в этом так далеко, что в свои юные годы пробовал писать драмы из русской истории. Он принадлежал к поколению образованных русских (в том числе будущих декабристов), которые в суровую эпоху наполеоновских войн стали скептически расценивать традиционную аристократическую культуру и искать более тесных связей с народными массами и традициями[352]. Как большинство из тех, кто интересовался русской литературой, Стурдза следил за происходившими лингвистическими дебатами. «Рассуждение о старом и новом слоге» вызывало у него смешанные чувства, и позднее он писал, что «в этом сочинении Шишков является попеременно то суеверным поклонником старины, то умным знатоком и ценителем несметного богатства русской речи» [Стурдза 1851: 6]. Он соглашался с критиками необдуманных нововведений и начал учить церковнославянский язык, обнаружив при этом, что своеобразная этимология Шишкова выявляет его полное неведение о латинском и греческом происхождении многих русских слов. Восхищаясь его патриотизмом, хотя и чувствуя в нем интеллектуальную поверхностность, А. Стурдза, как и другие молодые петербургские литераторы, был втянут в окружение Шишкова, посещал его вечера и вступил бы в члены «Беседы», если бы этому не мешала его юность (18 ноября 1811 года ему исполнилось двадцать лет). Интерес к «Беседе», как и увлечение русским языком, были отчасти порождены его ненавистью к наполеоновской Франции. «Если земское всенародное ополчение 1807 года можно назвать смотром наших ратных сил, – вспоминал он, – то в “Беседе” ополчались умственные силы образованного круга, затронутого и взволнованного огромностию происшествий» [Стурдза 1851: 9][353].

Александр встречался с поэтом Гнедичем, переводившим «Илиаду», и разделял его страсть к греческому языку. По-видимому, через него Стурдза представил Шишкову статью, в которой призывал русских изучать греческий язык, чтобы укрепить родственные связи между двумя православными народами. Адмирал одобрил эту идею, принял статью и представил отрывки из нее 23 марта 1812 года на собрании «Беседы» в присутствии трехсот слушателей. Спустя сорок лет Стурдза все еще вспоминал, какое чувство гордости он испытывал, сидя в этот вечер в зале [Стурдза 1851: 7–8, П-22][354].

Единение с Шишковым оказалось преходящим (позже Стурдза находился в дружеских отношениях с Карамзиным и другими писателями этой школы), однако оно имело важные последствия, утвердив Стурдзу в его эволюции из космополита-франкофила в протославянофила. Продолжая писать в основном по-французски и пристально наблюдая за европейской интеллектуальной жизнью, он уверился в превосходстве православной греко-русской культуры над латинским Западом. В отличие от Павла I, стремившегося противопоставить идеологическому универсализму Французской революции универсальную рыцарскую теократическую концепцию, для которой различия между вероисповеданиями были несущественны [Эйдельман 1989: 181], Стурдза видел непреодолимую пропасть между восточным и западным христианством. Ядром восточной культуры, по его мнению, была православная религия; он также верил, что русский народ (в первую очередь крестьяне) обладает исключительными интеллектуальными и духовными достоинствами, которые возвышают его над другими народами. В этом смысле он становился связующим звеном между романтико-националистическими идеями Шишкова и более поздними националистами. Подобно любомудрам 1820-х годов и славянофилам 1840-х, взгляды которых Стурдза предвосхищал, он много публиковался в периодических изданиях историка Погодина, являвшегося, в свою очередь, жадным читателем «Русского вестника» Глинки. Мир русской консервативной мысли был малой вселенной, скрепленной отчасти родственными узами, и Стурдза – друг Шишкова, Карамзина и Гоголя, а позднее регулярный корреспондент Погодина – стал одним из ее самых активных обитателей.