Романтики, реформаторы, реакционеры. Русская консервативная мысль и политика в царствование Александра I

Когда Роксандра Стурдза впервые встретила Крюденер, фрейлину привлекли ее вера и ее милосердие к беднякам, но при этом она увидела в Крюденер жертву ее собственных мистических «химер» [Edling 1888: 132–133][361]. В начале марта Роксандра познакомилась с Юнг-Штиллингом, который оказался ей близок как в своем понимании благочестия, так и в идеализации простой жизни. Подобно де Местру, семидесятичетырехлетний Юнг-Штиллинг стал играть роль духовного отца для неутомимой в своих поисках юной придворной дамы[362]. Она побуждала брата прочитать «Тоску по отчизне», но Александр вместо этого предостерегал ее против «немецких книг»: «Некоторые из них страшно вредные, их яд скрыт под внешней экзальтацией и псевдоглубиной»[363]. Она оправдывалась, говоря, что она «не мартинистка», что Крюденер для нее «интересное явление», а Юнг-Штиллинг – «замечательный человек», и обещала, что их взгляды ни в коей мере не повлияют на ее православные убеждения[364]. Крюденер, которая была в то время духовным советником императора, привлекла к себе внимание его окружения, в том числе Каподистрии и Александра Стурдзы, его помощника. Оба они вместе с Роксандрой навестили ее в Гейдельберге в июне 1815 года, а затем мужчины повторно встречались с ней в Париже в сентябре. Вначале Александр Стурдза был так же увлечен Крюденер, как и его сестра, но вскоре разочаровался в ней как в сплетнице и нашел, что ее пророчества невыносимо мрачны (сильное заявление для столь сурового человека, как Стурдза)[365].

Заверение Роксандры в верности православию представляется несовместимым с ее восторженными отзывами о Юнг-Штиллинге, ее длинными письмами к нему, полными экспрессии, и ее намерением учредить экуменический монастырь. Однако, подобно другим «пробужденным» христианам, она считала, что все преданные Богу люди одинаковы, независимо от своей церковной принадлежности. Как де Местр, так и Юнг-Штиллинг разделяли ее веру в то, что России предопределена свыше исключительная роль, а Александру I предназначено уничтожить зло, угрожающее христианскому миру. Роксандра стала мостом, связующим мистиков с «нетрадиционными» православными консерваторами (такими, как ее брат); ей была близка обращенная ко внутреннему миру экуменическая духовность мистиков, но она не принимала ни хилиазма, ни их пристрастия к культам. Она считала Крюденер слишком легковерной, а в отношении Голицына сожалела, что «его разум несоизмерим с его рвением»[366]. О себе она говорила Юнг-Штиллингу: «Я предана сердцем и душой церкви, которая приняла меня в свои объятия при рождении»[367].

Вскоре у нее появилась возможность представить своих новых друзей императору, которого она не видела с 1812 года и который теперь стал проявлять к ней особый интерес. Они говорили о религии, он расспрашивал ее о Юнг-Штиллинге [Иванов 1833, 1: 90][368]. Впоследствии Александр I разыскал его, и тот сказал, что он связан с Роксандрой христианскими «узами любви и милосердия» [Edling 1888: 151]. «Я просил его принять меня третьим членом вашего союза, – сообщил ей император, – и на этом мы пожали друг другу руки» [Ley 1975: 315]. Была разыграна слезно-чувствительная сцена в духе того времени, и Роксандра со слезами на глазах также дала свое согласие. В эпоху сентиментальных дружб и масонских лож подобные мистические «браки» между «пробужденными» были распространены в Германии. Они могли включать больше двух человек, так что не было ничего необычного в том, что Александр пожелал присоединиться к союзу Роксандры и Юнг-Штиллинга. С этого времени они молились за него и, по словам одного из историков, «стали играть роль своего рода “крестных родителей”, на которых возложена миссия представить его духовно Богу и Спасителю» [Ley 1975: 89][369]. Стараясь утвердиться в новой для него и пока еще, возможно, неустойчивой вере, Александр мог положиться на двух своих союзников, восхищение которых им как освободителем Европы тоже, конечно, поддерживало его. К тому же у них находил поддержку свойственный ему эскапизм. Ведь в юности он мечтал о простой сельской жизни на берегах Рейна. Роксандра Стурдза испытывала такие же чувства и придавала им религиозное направление: «Ничто не удаляет меня так от Бога и истинного величия, – писала она, – как пустая придворная жизнь напоказ»; «я была бы счастливее в лачуге с нашим дорогим Спасителем, чем во дворцах с власть имущими»[370]. Это напоминало умонастроение Александра I после 1815-го, и особенно после 1820 года, когда он все более оставлял дела по управлению государством на Аракчеева. На этом основании возникла легенда о том, что Александр не умер в 1825 году, а скрылся в глуши под именем старца Федора Кузьмича.