Читаем Романтики, реформаторы, реакционеры. Русская консервативная мысль и политика в царствование Александра I полностью

Истинная свобода, свобода от страстей и от греха, приходит при добровольном подчинении человека Богу, и тогда форма правления не имеет значения. Это была центральная мысль философии Стурдзы. Однако злоупотреблениям властей легче противостоять путем выдвижения корпоративных требований в традиционных монархиях, нежели в конституционном государстве, где господствует индивидуализм и слепое доверие к конституции разрушает корпоративную солидарность. Формальные гарантии, которые могут предложить законодатели, ничтожны по сравнению с исторически сложившейся надежностью традиционных обществ, – примером могут служить старинные государственные и общественные институты Великобритании.

Свобода печати недопустима, потому что выступление в печати – это не просто высказывание, а действие, и оно должно соответствующим образом регулироваться, считал Стурдза. Он рассмотрел два способа сдерживания прессы. Первый – предварительная цензура. К сожалению, при этом полнота власти попадает в руки цензоров, которые могут ею злоупотребить или оказаться некомпетентными, а принятая система цензуры может отставать от развивающихся потребностей общества. Однако цензура представляет собой не «просто запрещение» и может быть усовершенствована[447]. Вторая возможная система, практикуемая в Великобритании, ограничивает чрезмерную свободу печати с помощью исков о клевете, которые могут подаваться после того, как произведение напечатано. Эта система перегружает суды, а вынесенные произвольно приговоры варьируют от слишком снисходительных, что чаще всего и наблюдается на практике, до более редких излишне строгих. «Слишком большие права, – писал Стурдза, – рано или поздно приводят к необходимости деспотичного подавления»[448]. В этой системе пресса могла бы осуществлять контроль над злоупотреблениями властью со стороны государства. Следовательно, при представительном правлении свобода политических высказываний, возможно, желательна, но цензура все же необходима для религиозных, нравственных, научных и литературных трудов, и обе системы контроля над прессой могли бы сосуществовать. Те же нормы, которые регулируют право голоса, должны быть применены и для выяснения вопроса, кто выигрывает от свободы политической речи, а анонимные публикации следует запретить. (К последнему замечанию невозможно отнестись без иронии, так как подлинный автор «Обзора» должен был остаться неизвестным.)

В конце своего труда Стурдза обратился к роли религии. Только христианство с его учением о моральных обязательствах может обуздать как тиранов, так и мятежников. Только вернувшись к Христу и отбросив идеологический догматизм, Европа сможет найти выход из лабиринта, в который она забрела. Для этого возвращения необходимо восстановить христианскую основу системы просвещения и стремиться воспитать каждое сословие соответственно его положению, а не лишать бедняков религиозного утешения ради того, чтобы дать им третьесортное светское образование. Подобный подход к просвещению масс породил «духовную нищету, которая низводит бедняка до состояния животного, зачастую испытывающего приступы животной ярости». Идеалом Стурдзы было христианское государство, чья политика основывается на религии, а формальные механизмы могут развиваться, но в конечном счете вторичны по своему значению. Законы и институты такого государства «сообразны и слабости человека, и его достоинству, по возможности избегают конфликта между естественными потребностями и обязанностями человека и, наконец, не поощряют талантов, развращающих его». Внешняя политика ориентирована на достижение братства христианских народов. Сословия уважают сложившееся социальное расслоение, и, хотя в этом обществе «честная заслуга может добиться всего», люди не стремятся ко «всему», «желая сохранить общественное спокойствие». Правительство свободно от вмешательства чьих-то денежных интересов и церкви, а церковь, в свою очередь, независима от государства; ею управляет «священное собрание ее пастырей» (одна из традиционных особенностей православия). «Обрисовывая нашу позицию одним штрихом, – писал Стурдза, – можно сказать, что в христианском государстве (которое есть верх совершенства общественной жизни) “вера, ведение и власть вовсе не исключают друг друга и стремятся установить и сохранить между собой постоянное и спасительное согласие”»[449]. В этой заключительной сентенции «Обзора» Стурдза использовал фразу, которую он сформулировал в 1818 году в опубликованной инструкции, подготовленной им для Ученого комитета Главного правления училищ. Это заимствование доказывает, что «Обзор» целиком отражал его собственный образ мыслей и что он смотрел на внутреннюю и внешнюю политику сквозь одну и ту же идейную призму. Стурдза рискнул раскрыть если не имя, то по крайней мере подданство автора (его имя не было названо в опубликованной версии инструкции), прежде всего в связи с тем, что инструкция, как он выразился, «была переведена и злобно раскритикована тлетворными газетами Европы»[450].

Перейти на страницу:

Все книги серии Современная западная русистика / Contemporary Western Rusistika

Феномен ГУЛАГа. Интерпретации, сравнения, исторический контекст
Феномен ГУЛАГа. Интерпретации, сравнения, исторический контекст

В этой книге исследователи из США, Франции, Германии и Великобритании рассматривают ГУЛАГ как особый исторический и культурный феномен. Советская лагерная система предстает в большом разнообразии ее конкретных проявлений и сопоставляется с подобными системами разных стран и эпох – от Индии и Африки в XIX столетии до Германии и Северной Кореи в XX веке. Читатели смогут ознакомиться с историями заключенных и охранников, узнают, как была организована система распределения продовольствия, окунутся в визуальную историю лагерей и убедятся в том, что ГУЛАГ имеет не только глубокие исторические истоки и множественные типологические параллели, но и долгосрочные последствия. Помещая советскую лагерную систему в широкий исторический, географический и культурный контекст, авторы этой книги представляют русскому читателю новый, сторонний взгляд на множество социальных, юридических, нравственных и иных явлений советской жизни, тем самым открывая новые горизонты для осмысления истории XX века.В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.

Коллектив авторов , Сборник статей

Альтернативные науки и научные теории / Зарубежная публицистика / Документальное
Ружья для царя. Американские технологии и индустрия стрелкового огнестрельного оружия в России XIX века
Ружья для царя. Американские технологии и индустрия стрелкового огнестрельного оружия в России XIX века

Технологическое отставание России ко второй половине XIX века стало очевидным: максимально наглядно это было продемонстрировано ходом и итогами Крымской войны. В поисках вариантов быстрой модернизации оружейной промышленности – и армии в целом – власти империи обратились ко многим производителям современных образцов пехотного оружия, но ключевую роль в обновлении российской военной сферы сыграло сотрудничество с американскими производителями. Книга Джозефа Брэдли повествует о трудных, не всегда успешных, но в конечном счете продуктивных взаимоотношениях американских и российских оружейников и исторической роли, которую сыграло это партнерство.В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.

Джозеф Брэдли

Публицистика / Документальное

Похожие книги

Опровержение
Опровержение

Почему сочинения Владимира Мединского издаются огромными тиражами и рекламируются с невиданным размахом? За что его прозвали «соловьем путинского агитпропа», «кремлевским Геббельсом» и «Виктором Суворовым наоборот»? Объясняется ли успех его трилогии «Мифы о России» и бестселлера «Война. Мифы СССР» талантом автора — или административным ресурсом «партии власти»?Справедливы ли обвинения в незнании истории и передергивании фактов, беззастенчивых манипуляциях, «шулерстве» и «промывании мозгов»? Оспаривая методы Мединского, эта книга не просто ловит автора на многочисленных ошибках и подтасовках, но на примере его сочинений показывает, во что вырождаются благие намерения, как история подменяется пропагандой, а патриотизм — «расшибанием лба» из общеизвестной пословицы.

Андрей Михайлович Буровский , Андрей Раев , Вадим Викторович Долгов , Коллектив авторов , Сергей Кремлёв , Юрий Аркадьевич Нерсесов , Юрий Нерсесов

Публицистика / Документальное
Призвание варягов
Призвание варягов

Лидия Грот – кандидат исторических наук. Окончила восточный факультет ЛГУ, с 1981 года работала научным сотрудником Института Востоковедения АН СССР. С начала 90-х годов проживает в Швеции. Лидия Павловна широко известна своими трудами по начальному периоду истории Руси. В ее работах есть то, чего столь часто не хватает современным историкам: прекрасный стиль, интересные мысли и остроумные выводы. Активный критик норманнской теории происхождения русской государственности. Последние ее публикации серьёзно подрывают норманнистские позиции и научный авторитет многих статусных лиц в официальной среде, что приводит к ожесточенной дискуссии вокруг сделанных ею выводов и яростным, отнюдь не академическим нападкам на историка-патриота.Книга также издавалась под названием «Призвание варягов. Норманны, которых не было».

Лидия Грот , Лидия Павловна Грот

Публицистика / История / Образование и наука
Свой — чужой
Свой — чужой

Сотрудника уголовного розыска Валерия Штукина внедряют в структуру бывшего криминального авторитета, а ныне крупного бизнесмена Юнгерова. Тот, в свою очередь, направляет на работу в милицию Егора Якушева, парня, которого воспитал, как сына. С этого момента судьбы двух молодых людей начинают стягиваться в тугой узел, развязать который практически невозможно…Для Штукина юнгеровская система постепенно становится более своей, чем родная милицейская…Егор Якушев успешно служит в уголовном розыске.Однако между молодыми людьми вспыхивает конфликт…* * *«Со времени написания романа "Свой — Чужой" минуло полтора десятка лет. За эти годы изменилось очень многое — и в стране, и в мире, и в нас самих. Тем не менее этот роман нельзя назвать устаревшим. Конечно, само Время, в котором разворачиваются события, уже можно отнести к ушедшей натуре, но не оно было первой производной творческого замысла. Эти романы прежде всего о людях, о человеческих взаимоотношениях и нравственном выборе."Свой — Чужой" — это история про то, как заканчивается история "Бандитского Петербурга". Это время умирания недолгой (и слава Богу!) эпохи, когда правили бал главари ОПГ и те сотрудники милиции, которые мало чем от этих главарей отличались. Это история о столкновении двух идеологий, о том, как трудно порой отличить "своих" от "чужих", о том, что в нашей национальной ментальности свой или чужой подчас важнее, чем правда-неправда.А еще "Свой — Чужой" — это печальный роман о невероятном, "арктическом" одиночестве».Андрей Константинов

Александр Андреевич Проханов , Андрей Константинов , Евгений Александрович Вышенков

Криминальный детектив / Публицистика