Романтики, реформаторы, реакционеры. Русская консервативная мысль и политика в царствование Александра I

После 1815 года он писал статьи и памфлеты в защиту Священного союза как участник развернутой Каподистрией пропагандистской кампании (Нессельроде сомневался в пользе этих методов), организаторы которой платили неофициальным заграничным «литературным агентам» для благоприятного освещения в прессе российской политики. Эта деятельность выявила полемическое искусство Стурдзы; он очень убедительно излагал позицию правительства, так как сам разделял ее [Сироткин 19816: 47–51][426]. Кроме того, работая в правительстве, он помогал интегрировать в Российскую империю его родную Бессарабию, недавно присоединенную к России. Однако основной сферой его деятельности была российская дипломатия. Начиная с 1816 года он составлял, в качестве начальника канцелярии Каподистрии, черновики писем к русским посланникам и иностранным кабинетам, проекты меморандумов российской политики в отношении Франции и другие важные документы. Он пользовался уважением как специалист по европейским делам и теоретик международной политики. К примеру, в феврале 1818 года, когда великий князь Михаил собирался в поездку по Европе, Стурдзе предложили проинформировать князя о состоянии дел в Пруссии, что свидетельствует о признании его авторитета в понимании обстановки в Германии[427].

Именно деятельность в качестве аналитика немецкой политики привела к крупнейшему кризису в карьере Стурдзы, международному скандалу и реальной угрозе его жизни. В конце 1818 года он присутствовал на международном конгрессе в Аахене и, с одобрения императора, составил конфиденциальный меморандум о положении дел в Германии, который циркулировал среди союзнических делегаций, в конце концов просочился в прессу и вызвал большой шум среди немецких либералов и националистов[428]. В этой «Записке о нынешнем положении Германии» Стурдза доказывал, что Германия будет не в состоянии избавиться от политических неурядиц и духовных недугов до тех пор, пока университеты остаются рассадниками радикализма, и поэтому государству следует покончить с их автономией. Подобным же образом, утверждал он, прискорбное состояние прессы в Германии есть результат неспособности прежних правительств обуздать атеистические и рационалистические выступления. Реформа образования в конце концов приведет к перевоспитанию людей и устранению злоупотреблений в прессе, однако в настоящее время требуется строгая цензура, единообразие которой во всех немецких землях должен обеспечить Германский союз.

Проникнув в печать, эти предложения вызвали бурю протеста, что глубоко обеспокоило Александра I и его немецких союзников. Немецкие националисты из числа интеллектуалов и студентов и без того уже опасались, что патриотические и либеральные надежды, порожденные антинаполеоновской войной 1813 года, похоронены Германским союзом Меттерниха, а «Записка» Стурдзы была воспринята как совсем уж недопустимое вмешательство реакционного иностранного государства во внутренние дела Германии[429]. В России «Записка» также была непопулярна по причинам как политического, так и идеологического порядка. Говорили, что нанесен ущерб репутации России за рубежом; друзья Стурдзы А. И. Тургенев и Вяземский обвиняли его в фанатизме и потере чувства реальности, а Н. И. Тургенев заметил по поводу репрессивных Карлсбадских указов 1819 года, что немцы решили «устурдзить» свои университеты [Тарасов 1911–1921, 5: 212–213][430]. Подобная критика была типична для распространенной, но ошибочной тенденции связывать Стурдзу (и саму идею Священного союза) с Меттернихом и режимом Реставрации. В действительности в записке, подготовленной для Каподистрии, Стурдза решительно осудил Карлсбадские указы, подчеркивая, что, вводя цензуру только против политического инакомыслия (но не против безнравственности и неверия) и требуя лишь политической ортодоксальности в университетах, Германский союз стремился к усилению анахроничного деспотизма, а не к осуществлению политических реформ, которых требовало время, и перевоспитанию общества в христианском духе[431].