Романтизм и его национальные варианты. Историко-культурный очерк

Нигде кроме Германии антитеза романтизма классицизму не проявилась столь резко и всеобъемлюще; однако картина литературного процесса рубежа столетий свидетельствует о глубоком их взаимопроникновении. Вместе с тем как раз в немецком искусстве классический канон и романтические новации соединились самым плодотворным образом, гармонично дополнив друг друга. Необычайный диапазон эстетических интересов романтиков, характерное для них стремление к универсальному познанию мира в его движении, контрастах и противоречиях придавало иной смысл демонстративно отвергаемому опыту классицизма. Воздействие романтических импульсов на классику неоспоримо: в позднем просветительском классицизме присутствуют элементы романтизма, как и сохранение в романтизме традиций классицизма имело большее значение, нежели традиционно предполагается. Это обстоятельство позволило И. В. Гёте произнести приговор этому бесплодному спору двух художественных принципов мировосприятия: «Время окончательно примирило раздор между классикой и романтикой»[6].

Непростые взаимоотношения романтиков с Гёте – личные симпатии и антипатии, расхождения в литературных пристрастиях и эстетических взглядах – неоднократно рассматривались исследователями. Принято считать, что романтическая революция совершалась как бы в тени величественной фигуры «олимпийца», который покровительствовал молодежи и был снисходителен к запальчивым манифестам романтиков. Своеобразный культ «олимпийца» Гёте, воплощавшего собой «мировой дух гения», – показательная примета эпохи. Однако в позднем творчестве И. В. Гёте заметно воздействие жестоко высмеянной им «отшельниковско-штернбальдовской» доктрины. Поначалу он с симпатией отнесся к замыслам и пафосу обеих книг (сб. «Сердечные излияния Отшельника» В. Ваккенродера и романа Л. Тика «Странствия Франца Штернбальда»); потом же с жаром заклинал «чудовище» со страниц альманаха «Веймарские друзья искусства». Братья Шлегели с их соратниками не могли не считаться с непререкаемым авторитетом национального гения, всегда соображались с суждениями старшего наставника. Роман «Театральное призвание Мейстера» Ф. Шлегель провозгласил одной из «величайших тенденций» времени, но при этом утверждал, что «роман в той же мере обманывает обычные ожидания единства и связи, как и удовлетворяет их».[7] В 1798–1799-е годы вокруг журнала «Атенеум» им удалось сплотить лучшие молодые силы немецкого искусства и идеалистической мысли (и даже представителей естественнонаучной мысли). Появившиеся на его страницах оригинальные по духу и необычные по форме афоризмы и суждения получили обозначение «фрагменты» и «идеи». Чувство универсума и безошибочность «подлинного систематического инстинкта» осуществимо только через этот жанр, вмещающий в себя бесконечное разнообразие тем, проблем искусства и действительности, различные стилистические манеры и разные психологические настроения. Романтический универсализм сродни классическому художественному мировидению.

В ускоренно развивавшихся национальных литературах просветительская традиция и романтические веяния сосуществовали еще долгое время. «Остаточное» присутствие романтизма заметно, несмотря на господство «критического направления» в литературе (так раздражавшая Ф. М. Достоевского «шиллеровщина» ощутима в его собственных ранних произведениях). Концептуальна роль романтического наследия в художнической продукции «неоромантического» характера 1850–1880-х гг. Такова ситуация в некоторых региональных литературах, например русской литературе Сибири, в ориентированных на немецкую культуру литературах Скандинавии. Похожие тенденции заметны в «младонациональных» литературах – украинской, белорусской, в литературах Прибалтики на протяжении всего XIX столетия, возрождающихся национальных литературах балканских народов в тот же период и т. п.

Хронологически не совпадающие временные рамки романтизма в разных национальных литературах задают «калейдоскопическую» картину единого целого; разрозненными кажутся отдельные кружки и «школы» романтиков; весьма различающиеся эстетические установки и идейные взгляды разделяют соратников по романтическому движению. Сам генезис таких непохожих друг на друга национальных «романтизмов» уже не так определенно связывается исключительно с немецкими истоками. Подлинный романтизм в его эстетическом измерении нигде не выходил за рамки одного из течений общественной мысли. Свойственный романтизму – по крайне мере на начальном этапе его развития – максимализм в отрицании всего устоявшегося уклада жизни, как и нигилизм суждений и высказываний, пугал «обывательское» общество. Поведение обоих братьев Шлегелей и за университетской кафедрой, и в приличном обществе вызывающе не соответствовало принятым нормам поведения. Но следует все же различать новаторские манифесты и «эстетику» публичных скандалов, критический накал журнальной полемики и фрондерскую манеру светского эпатажа.