Романы Ильфа и Петрова

"— А скажи, дорогая мумия, что ты делала до февральского переворота? — И тут мумия побледнела и сказала: — Я училась на курсах. — Так-с. А скажи, дорогая мумия, была ли ты под судом при советской власти, и если не была, то почему?.. А что б ты сделала, если бы увидела коммунистов в церкви? А кто такой тов. Стучка? А где теперь живет Карл Маркс?.." [Египетская мумия: рассказ члена профсоюза (1926), Ранняя несобранная проза].

В том же духе — юмореска "Крокодила" по Лермонтову: "Скажи мне, ветка Палестины, / Где ты росла, где ты цвела (до 1905 г.)? / Каких холмов, какой долины / Ты украшением была? (до империалистической войны) ?/ У вод ли чистых Иордана / Востока луч тебя ласкал (до февральской революции)? / Ночной ли ветр в горах Ливана / Тебя сердито колыхал? (в октябре 1917 г.)?" и т. д. [Кр 16.1927].

В рамках данной группы мотивов шутка в ЗТ об иностранцах, которых хотелось чистить, — так сказать, "примерка идеологии к кому-то, находящемуся вне сферы ее действия", — представляет собой, по-видимому, особый случай, наделенный тонкой аурой "торжествующей неподвластности" (более отдаленный, но принадлежащий к тому же гнезду мотивов пример можно видеть в "Театральном романе" М. Булгакова: попытка вовлечь и бутафора в обучение актеров по методу Ивана Васильевича).

Примечания к комментариям

¹ Гк 28//4]. Выделяемое в отдельную строку местоимение Это: (с двоеточием) наблюдается кое-где у поэтов 20-х гг., например, у начинающего Э. Багрицкого, пытавшегося усваивать гастевскую технику: М. С. 17.О. — Четыре куска огня. / Это: / Мир Страстей, Полыхай Огнем. / Это: / Мечта, Сладострастие, Покой, Обман [разделяем косой чертой строки; МГ 01.1928, цит. по литературно-критической рубрике "Тараканы в тесте", См 1928].

² [к 28//8]. Этот наивный способ говорить якобы понятным для восточных народностей языком был в ходу уже в конце XVIII в. С. Т. Аксаков вспоминает, что во время путешествия его родные и слуги говорили с местными жителями, "немилосердно коверкая русский язык, думая, что так будет понятнее"; например: "Ефрем [дядька мальчика] ...вошел со мною на плот и сказал одному башкирцу: „Айда, знаком, гуляй на другой сторона" "(т. е. давай-ка, любезный, переедем на другой берег) [Детские годы Багрова-внука, Дорога до Парашина].

29. Гремящий Ключ

29//1

В первом ряду спокойно сидел табельщик Северного укладочного городка Александр Корейко... — Александр Иванович! — крикнул Остап, сложив руки трубой... Музыканты заиграли "Интернационал", но богатый табельщик выслушал гимн невнимательно. — Дореволюционный гимн России — "Боже, царя храни". Ср. газетное сообщение: "Участвующие с хором... обратившись к царской ложе, исполнили „Боже, царя храни". Многократно исполненный гимн был покрыт громким и долго не смолкавшим „ура"" [цит. по кн.: Елагин, Темный гений, 178]; "Толпа что-то выкрикивала и пела — но, кажется, не гимн... Оркестр заиграл гимн, публика кричала „ура"..." [Милюков, Воспоминания, т. 1: 313; т. 2: 96].

"Богатый табельщик" — модель, проявляющаяся, среди других, в парадоксах вроде "золотой мусорщик" у Диккенса (прозвище Боффина в "Нашем общем друге"), "богатый нищий" в одноименном стихотворении Л. Мартынова (Богатый нищий жрет мороженое / За килограммом килограмм [в Америке, ради рекламы; стихотворение кончается вызывающим: Пусть жрет! Пусть лопнет! Мы враги\] и др.

Очередное проявление темы Корейко, а именно стремления выглядеть ординарным советским гражданином и вливаться в ряд однотипных людей. "В первом ряду... сидел. .." — мотив того же рода, что "...вмешался в их нестройные колонны..."[ЗТ 4//1 и 5], "...за желтой перегородкой сидели Чеважевская, Корейко, Кукушкинд и Дрейфус..." [ЗТ 11//18] или "...среди десятка одинаковых резиновых харь уже нельзя было найти Корейко" [ДС 23//2]. Как и в двух последних случаях, Бендер пытается извлечь миллионера из "рядов", на сей раз успешно.