Романы Круглого Стола. Бретонский цикл. Ланселот Озерный.

А тем временем королева ждала Ланселота и мессира Гавейна. Каково же было ее горе и отчаяние, когда она узнала от Лионеля, что некая девица увела их и, несомненно, предала, коль скоро они не вернулись обратно. Назавтра и она, и все Бретонцы из войска увидели щиты четырех рыцарей, вывешенные на стенах Скалы-у-Сенов рядом со щитами короля Артура и Гарета. В довершение невзгод Сены собрались в тот же день напасть на войсковой стан; для того Камилла и заманила в Скалу самых грозных бойцов из вражьего воинства, чтобы вернее обеспечить удачу своим. Королева тут же призвала мессира Ивейна Уэльского, который, прежде чем идти к ней, счел нужным посоветоваться с рыцарями, бывшими с ним в поиске Ланселота. Она встретила его в слезах у подножия башни.

– Госпожа, – сказал Ивейн[163], – я не вправе войти в ваши покои, пока не доведу до конца предпринятый поиск; но я предлагаю вам все, что мне позволено вам дать. Понадеемся, что Бог нам поможет справиться с этой напастью.

– Ах! Ради Бога, мессир Ивейн, спасите честь короля!

Мессир Ивейн поддержал ее, и слезы его смешались с ее слезами. Решено было, что завтра он заступит место короля и что ему будут повиноваться, как самому королю. Королевский стяг был отдан в руки Кэя, как того требовала его сенешальская служба.

Сены выступили из стана ровным строем, будучи вполне уверены в успехе нынешнего дня. Мессир Ивейн разместил и обустроил оборону, в чем ему необычайно помог король Идер Корнуайский. Король этот впервые появился верхом на коне, облаченном в железные латы, а не в красную кожу или сукно, как обычно бывало до тех пор. Вначале пытались его за это бранить, а кончили тем, что переняли и тем самым его одобрили. Он ввел и второе новшество: поднял знамя со своим гербом, поклявшись всегда нести его впереди прочих знамен и не отступать ни на шаг. Было оно белым, с большими червлеными полосами (или лентами); поле из сафьяна, а полосы из английского алого сукна; ибо в те времена знамена были не шелковые, а кожаные или суконные[164].

Никогда еще содружество Круглого Стола не воевало лучше без короля Артура: ни один вражий полк не мог остановить отважного Идера: за весь день он ни разу не отвязывал шлем и до конца держал свою клятву идти вперед, пока останется кого рубить среди язычников.

– Даруй мне Боже милость исполнить мой обет, – восклицал он, – даже ценою моей жизни! Лучшей смерти и пожелать нельзя.

Наконец, Сены отступили, и началась погоня; во главе преследователей неизменно был могучий конь Идера. На свою беду, он проскакал по телу одного Саксонца, который все еще держал воздетый меч; его острие распороло брюхо доброму скакуну, тот закусил удила, рухнул и скоро испустил дух. Король упал, угодив ему под бок, и вся кавалькада промчалась по его телу. Прогнав Сенов, полки вернулись в окрестности башни, и тогда королеве доложили, что Идер не появился. Она немедленно вышла со своими дамами, обошла все поле боя и, наконец, отыскала славного короля, наказав своим дамам бережно поднять его и перенести в ее покои. Там лекари осмотрели его раны и сумели их залечить; но с того дня Идер уже не мог садиться на коня и выказывать свою великую доблесть[165].

В этот день Сены и Ирландцы потеряли стольких лучших рыцарей, что долго не смели возобновить свои набеги. Бретонцы же перенесли свои шатры с другого берега реки и осадили замок Скалы вплотную, насколько позволял дождь из стрел и камней, которые непрестанно метали осажденные с высоты своих зубцов и стен.

LVI

Несколько недель протекли; но испытание было чрезмерно для благородного сердца Ланселота. Впервые он оказался жертвой гнусного обмана; безоружным, взаперти; он думал о том, что передал Лионель, и как терзалась королева, видя, что он не приходит. Могла ли она знать, что он последует за неведомой девицей, дабы разделить участь мессира Гавейна, Гектора и Галеота в плену у плутовки Камиллы?

Эти печальные думы не замедлили сказаться на его здоровье. Он перестал есть, он стал глух к речам мессира Гавейна и даже Галеота. Мало-помалу в голове его воцарилась пустота; его обуяла странная тревога; глаза его расширились и запылали. Он стал внушать ужас своим соседям. Видя, что он не в своем уме, тюремщик открыл другую камеру и запер его там. Галеоту хотелось быть при нем неотлучно, даже если бы пришлось противиться его буйному гневу.

– Не лучше ли умереть от его руки, – говорил он, – чем жить без него?

Но мольбы его были напрасны, тюремщик остался непоколебим.

Весть о безумии Ланселота вскоре достигла ушей обманщицы-колдуньи. Она спросила, возможно ли получить выкуп за этого незадачливого рыцаря.

– Госпожа, – ответил тюремщик, – его друзья уверяют, что ему негде приклонить голову на этой земле.

– Тогда нет никакого проку его держать. Откройте ворота, и пусть убирается!