Выход из замка Скалы был расположен ровно напротив башни короля Артура. На ворота Камилла наложила заклятие: их могли отворять и затворять одни обитатели замка; но тщетны были бы усилия тех, кто отважился бы взять их приступом извне; и когда Сены входили туда, они могли уже вовсе не опасаться своих преследователей.
Выйдя из замка Скалы, Ланселот оказался посреди шатров и начал их крушить один за другим. Потом он набросился на Бретонцев; они его не узнавали, видев лишь в доспехах у выхода на Брод. Все разбегались в ужасе; он приблизился к покоям короля; королева стояла у окна. Она взглянула, услышала крики: «Безумец!» и в этом безумце узнала Ланселота. Колени ее подогнулись, и она упала без чувств. Когда она очнулась, то промолвила:
– Я от этого умру.
– Ах! – сказала госпожа Малеотская, – соберитесь, ради Бога; возможно, Ланселот притворился одержимым, чтобы увидеться с нами. Если же он потерял рассудок, надо попытаться его задержать, мы его исцелим. Я пойду к нему.
Королева, во власти нестерпимой боли, позволила ей сойти; но тотчас, не в силах удержаться, она раскрыла окно, отошла, подошла, заглянула в окно. Госпожа Малеотская в этот миг подходила к безумцу, и тот ухватился за камень; она отпрянула с криком, на который отозвался крик королевы. Ланселот, как будто узнав этот голос, мигом встрепенулся, сел и успокоился. Королева спустилась вниз и, подойдя к нему, сказала:
– Встаньте, – и он встал.
Она взяла его за руку и отвела в верхние покои.
– Кто этот бедняга? – любопытствовали дамы.
– Лучший на свете рыцарь, чей разум помутился; позовите Лионеля, может быть, он послушает его.
Прибежал Лионель и простер к нему руки. Ланселот словно бы очнулся и заметался в исступлении. Однако королева не оставила его. Когда настала ночь, она запретила зажигать свечи.
– От света, – сказала она, – ему будет дурно.
Она сняла с Ланселота блио, уложила его в постель и осталась при нем. Свидетели же ее слез полагали, что ее глубокая печаль порождена пленом короля.
Дни и месяцы текли, не принося ни малейшей перемены в умопомрачении Ланселота и в скорби королевы. Однажды Сенам случилось затеять вылазку против Бретонцев. Ланселот же уснул впервые за десять дней. Привлеченная криками тревоги, королева подошла к окну и увидела, что неприятели готовы ринуться друг на друга. Госпожа Малеотская из своих покоев услышала ее рыдания; она вошла к ней.
– Что такое с вами? – спросила она, приобняв ее.
– Увы! Когда всем позволено умереть, почему нельзя и мне тоже? О, краса и цвет рыцарства! Зачем вы не такой, каким были прежде? Эта битва завершилась бы лучшим исходом!
Ланселот услышал ее голос. Он вскочил, метнулся к старому копью, висевшему на стене, и стал воевать с одной из колонн опочивальни, пока оно не разлетелось в щепы. Тогда он упал в изнеможении на каменную глыбу; глаза его закрылись, и королева подоспела, чтобы поддержать его. «Может быть, – подумала она, – щит, принесенный некогда девицей, способен его унять?». Она надела щит ему на шею; и он тут же пришел в себя.
– Где я?
– В доме королевы Гвиневры.
От этих слов он снова обомлел; когда же опомнился, королева спросила его, как он себя чувствует.
– Прекрасно! Слава Богу! Где монсеньор король и мессир Гавейн?
– Они в Скале-у-Сенов, вместе с Гаретом и другими собратьями.
– Почему я уже не с ними? Почему я не могу с ними умереть, когда моя дама далеко!
Королева обняла его:
– Милый друг, вот я, рядом с вами.
Он широко раскрыл глаза и узнал ее.
– Ах! госпожа, – вымолвил он, – пускай она приходит, когда хочет, если вы тут!
И ни одна дама не догадалась, что так он говорил о смерти.
– Милый мой друг, – продолжала королева, – вы узнаете меня?
– Как мне вас не узнать, госпожа, ведь вы мне сделали столько добра.
Тогда все уверились, что он исцелен. Кто только его не расспрашивал, каково ему теперь и что с ним было. Но он ничего не мог сказать и прилагал тщетные усилия, чтобы удержаться на ногах. Он оглядел себя и, увидев щит, навешенный ему на шею, воскликнул:
– Госпожа! Снимите это с меня.
Как только сняли щит, он вскочил, заметался и стал так же одержим, как и прежде.
В это самое время в залу вошла прекрасная и благородная дама, одетая в белые шелка, со свитой из девиц, рыцарей и слуг. Преодолев свое отчаяние, королева подняла голову, приветствовала ее и пригласила пройти в соседний покой, где обе сели на ложе[166]
. Стоило даме произнести имя Ланселота, как королева пошла и закрыла дверь.– В чем дело? – осведомилась дама.
– В этом наше великое горе; самого лучшего на свете рыцаря обуяло самое жестокое безумие.
– Откройте дверь, – сказала дама, – и пусть он войдет.
Но прежде королева поведала, как надеялись его исцелить, вплоть до той минуты, когда с него сняли щит, повешенный на шею. Дверь отворили снова, Ланселот ворвался одним прыжком, и дама взяла его за руку, называя
Услышав это имя, он совсем оробел и замер. Дама велела принести щит.
– Ах! Милый друг, – сказала она, – я приехала сюда из такой дали ради вашего исцеления.