Романы Круглого Стола. Бретонский цикл. Ланселот Озерный.

Отворив ворота замка, Ланселот выехал к королю Артуру, который расположился в предместье. Вначале он представил ему мессира Гавейна, затем извлек голову ненавистного Карадока. Следом явились мессир Ивейн, Галескен, Кэй Эстрауский и все рыцари, вышедшие из Долины Неверных Возлюбленных. Бог ведает, как дивились все новым подвигам Ланселота и как ликовали и пели хвалу лучшему из лучших Галеот, Лионель, Богор, девица из Печальной башни и девица Морганы. Поведав обо всех перипетиях их совместного поиска, Ланселот попросил короля пожаловать дар девице, имеющей столько заслуг перед мессиром Гавейном и перед ним самим.

– Без нее, – промолвил он, – мы не завершили бы сие приключение; благоволите отдать ей во владение замок, где она так долго пребывала в плену.

Король пожаловал ей замок от всего сердца; и тем же вечером Мелиан Веселый, который давно уже зарился на замок своего заклятого врага, попросил и получил руку девицы. С того часа Печальную башню стали называть не иначе как Замок Прекрасной Пленницы.

Когда король Артур, отужинав, собрался отойти ко сну, девица Морганы отвела Ланселота в сторону и сказала ему:

– Сир рыцарь, напоминаю вам обещание, данное вами моей госпоже.

Он с грустью выслушал ее, но ответил без колебаний, что не преступит клятву.

– Я вернусь на рассвете, если только вы не пожелаете, чтобы я уехал нынче же ночью.

– Вы знаете уговор: вы должны уехать, как только вас призовут.

Он не ответил, вошел в залу, где девица из Башни сложила его доспехи, и попросил ее вывести из конюшен лучшего коня; он хочет, мол, прогуляться в лес. Выехав, он тут же послал девицу Морганы к мессиру Гавейну с просьбой тайно приехать к нему.

Мессир Гавейн явился.

– Сир, – сказал ему Ланселот, – я вынужден расстаться с вами во исполнение одного долга, и мне нельзя никому говорить, куда я еду и кто меня неволит; даже вам, кого я люблю, как только можно любить рыцаря. Я надеюсь, что пробуду там недолго; но прошу вас не говорить о моем отъезде ни королю, ни Галеоту, пока я не окажусь вдали отсюда.

– Ах! Ланселот, – сказал мессир Гавейн, – если вам грозит опасность, позвольте мне ее разделить.

– Нет, мне нечего бояться, и я еду в сохранное место. Оставайтесь с Богом!

С этими словами он ускакал вдогонку девице и воинам Морганы, увозившим богатый шатер. Позволим же ему печально возвращаться в свой плен и вернемся к королю Артуру и Галеоту, которым мессир Гавейн наутро доложил о внезапном отъезде Ланселота. Это их глубоко огорчило; к тому же Галеот не мог уразуметь, как это его друг доверил свои помыслы другому, не ему. Отсюда и глубокое уныние, не покидавшее его отныне до самой смерти. Ничто не могло бы отвлечь королевский двор от новых треволнений, вызванных отъездом победителя Печальной башни, когда бы не досадный случай, о коем нам теперь и следует поговорить.

LXXXV

Моргана, вновь завладев своим пленником, долго еще настаивала на том, чтобы добыть кольцо Ланселота; но увидев, наконец, что просьбами ничего не добьешься, она прибегла к обычным своим уловкам. Мы упоминали, что у нее было кольцо, почти во всем подобное кольцу королевы, не считая того, что у Морганы две фигуры держались за руки. И вот, когда она отчаялась получить кольцо по доброй воле, она притворилась, что просила его лишь затем, чтобы испытать Ланселота. На самом деле, сказала она, оно ей вовсе ни к чему. Она взяла одну травку под названием покров-трава и вымочила ее в крепком вине. Когда ее так приготовить, то кто бы ни поднес ее к губам, тут же впадает в глубокий сон. Однажды вечером она поднесла ее Ланселоту вместо вина перед сном, не забыв прежде положить ему в изголовье подушку, на которой он спал, когда его отвозили в темницу. Ланселот опорожнил кубок и смежил веки; в сей же миг Моргана без труда сняла кольцо королевы и заменила его тем, что носила сама. Поутру она убрала подушку, и Ланселот проснулся, не заподозрив, как его усыпили. Дабы вернее убедиться, что он не заметил подмены, она часто поводила перед его глазами кольцом королевы; казалось, оно не привлекало его взор. Совершив это, она замыслила самое черное злодейство, какое только может прийти на ум женщине.

Самой верной, самой изворотливой из ее девиц велено было отправиться в Лондон, когда Артур справлял там великий праздник Пятидесятницы. Когда девица эта предстала перед королем, он восседал на ложе вместе с королевой, мессиром Гавейном и Галеотом. Все говорили о Ланселоте и о том, как им не терпится узнать, что с ним стало.

Как только девицу туда прове_{ли, она возвес}тила, что прибыла от Ланселота и что ей доверено послание, которое она огласит в присутствии всех рыцарей и дам из дома короля и королевы. Король, прельщенный первыми ее речами, поспешил известить баронов, дам и девиц. Когда все собрались, девица заговорила так:

– Сир, прежде всего мне надобно заверение, что я могу никого и ничего не опасаться; ибо то, о чем я послана сказать, возможно, не всем придется по нраву.