Романы Круглого Стола. Бретонский цикл. Ланселот Озерный.

Дама послала одну из служанок принести ее ларчик с драгоценностями. Она достала из него перевязь с золотыми врезками[112], чеканную пряжку из аравийского золота, украшенную изумрудами и сапфирами; затем, подождав Гавейна у ворот монастыря, она сказала:

– Дай вам Бог доброго дня!

– А вам, госпожа, всех дней вашей жизни! Что же касается нынешнего, мы с вами в нем равно заинтересованы.

– Ах! сир, я никогда не смогу столь же много совершить для вас, сколько вы совершите для меня. Но, по крайней мере, благоволите принять на память мои вещицы и носить их ради той, которая отныне и навеки желает сохранить вашу дружбу.

Гавейн взял перевязь и приладил ее; пряжку он застегнул у себя на шее.

– Госпожа, не терзайтесь так; вы не пойдете замуж за Сегурада.

– Ах! – сказал, осклабясь, карлик, слушавший их, – этот дрянной рыцарь, наверное, полоумен или пьян.

Гектор и сенешаль сами облачили мессира Гавейна в доспехи, кроме головы и рук; поверх кольчуги ему надели дождевой плащ[113]. Ему подвели рысистого коня; он сел верхом, а за ним и оруженосцы: один вез его щит, другой меч, третий вел в поводу боевого коня[114]. Дама была уже за городской стеной, окруженная и теснимая толпой, жаждущей узреть как можно ближе обоих бойцов.

– Госпожа, – вполголоса сказал ей сенешаль, – мы были не слишком учтивы, не спросив у вашего рыцаря его имя.

– Вы правы; и я спрошу его об этом, пока он не подвязал шлем.

membris argenteis sed deauratis non indecenter ornatam,cum cnipulo duobus circulis argenteis ad capita manubrii eburnei signato [лат.]. (Giraldi Cambrensis opera. London, 1861, t. I, epistol. XXX). (Прим. П. Париса).

Мессир Гавейн угадал их намерения; он подъехал к ним, еще не касаясь барьера ристалища, и попросил даму пожаловать ему один дар, который ей ничего не будет стоить.

– Пускай бы даже он стоил мне всего на свете, я вам его пожалую.

– Ну что же! Госпожа, извольте не дознаваться моего имени несколько дней, начиная с нынешнего.

– Увы! Именно это я и собиралась сделать; но раз вам так угодно, я воздержусь от этого.

И вот появились три всадника; двое укрыты дождевыми плащами, третий в полных доспехах, с опущенным забралом, со снятыми рукавицами, в ратной котте с золотыми и лазурными полосами. Он был высок и ладно скроен: ноги длинные и прямые, бока худощавые, плечи широкие, кулаки крепкие, голова крупная, волосы черные с проседью. Это был Сегурад; он раздвинул толпу, приблизился к госпоже Рестокской и произнес во всеуслышание:

– Госпожа, сегодня последний срок, и я полагаю, что вы соблюдете условия, как только я покончу с вашим шампионом.

Взволнованная дама промолчала; но Гавейн заговорил:

– Любезный сир, нам бы надобно услышать из ваших уст, каковы эти условия.

– Госпожа их знает, – возразил Сегурад, – и этого довольно.

– Нет; тех, кто выступает на стороне госпожи, об этом не известили; и было бы весьма нелюбезно отказывать им в просьбе.

– Рыцарь, – ответил Сегурад, – я здесь не перед придворным судом, я говорю и делаю, что мне угодно.

– Ах! Сегурад, если вы силой завоюете одну из самых прекрасных и родовитых на свете дам, вы себе накличете приключений; в нашем краю я знаю немало тех, кто сумел бы ее у вас оспорить.

– Так пускай приходят, я их вызываю; будь с ними хоть сам Гавейн, сын короля Лота.

Мессир Гавейн оставил эти слова без ответа; он отъехал от Сегурада и вернулся в круг своих друзей.