Романы Круглого Стола. Бретонский цикл

Вы догадались уже, что большой олень был не кто иной, как Мерлин. Император выказал крайнее огорчение, когда его люди вернулись, не сказав, каким путем зверь ушел. Он велел огласить по всем землям Романии, что тому, кто сможет поймать и привести к нему оленя или дикого человека, достанется в супруги его единственная дочь, а в приданое половина империи. Вообразите, с каким пылом все бароны Романии принялись искать большого оленя и дикаря! Не осталось ни единого логова в лесах, ни улицы в городах, ни ложбинки в полях, где бы они не побывали, но все напрасно: они не нашли следа ни того, ни другого. Гризандоль, однако, не отчаялся. Восемь дней он бродил по лесу вблизи от Рима, а на девятый, едва он вознес молитву Господу, прося навести его на обиталище дикого человека, как явился большой олень, стал перед ним и промолвил:

– Авенабль, твоя охота безрассудна; ты не найдешь того, кого ищешь. Послушайся меня: купи свежепросоленной свинины, сдобренной молотым перцем; к ней добавь молока, меду и теплого хлеба; возьми с собою четырех спутников и еще мальчика, чтобы вращал вертел с мясом над огнем, который ты разведешь в самом нехоженом углу этого леса. Там поставь стол, выложи на него хлеб, молоко, мед; а потом держитесь поодаль, поджидая того, кого ищете.

Вообразите, как дивился Гризандоль речам большого оленя. Было во всем этом нечто чудесное, и потому он без колебаний сделал то, что ему было сказано. Он вернулся в ближайший городок, купил свиной окорок, молоко, мед и хлеб, подобрал пятерых спутников и снова углубился в лес. Они остановились в глухом месте под большим дубом; разожгли огонь, накрыли стол, разложили на нем хлеб, молоко, мед и велели мальчику держать окорок над углями. Все обустроив, они притаились за кустом. Вскоре они услышали шум от дикого человека: он шел с палицей, по пути то и дело круша ею деревья; ноги его были босы, волосы всклокочены, лицо заросло бородой, котта разодралась. Мальчик при виде его едва усидел на месте; дикарь же стал отогревать свои члены, затем разинул рот, будто сильно томимый голодом. Вот он взглянул на свинину, перевел взор на скатерть, на молоко, мед и хлеб, вырвал из рук мальчика соленое мясо, стал рвать его на куски, макать в молоко, в мед и с жадностью пожирать. Поглотив окорок, он схватил теплый хлеб, съел его, запил молоком и завершил трапезу остатками хлеба, вымазанными в меду. Потом с раздутым брюхом он растянулся перед огнем и уснул.

Гризандоль не упустил ни одного его движения: он вышел из укрытия и вместе со своими спутниками с величайшей предосторожностью подобрался к дикому человеку. Прежде чем напасть, они завладели его палицей; они связали его, скрутив руки железной цепью так, чтобы лишить всякой возможности бегства. Дикарь проснулся, огляделся, будто ища свою дубину, но не мог пошевелиться. Подвели одну из лошадей, на которую его усадили в седло, и Гризандоль, сев на ее круп, поехал по дороге, ведущей в Рим. По дороге он хотел побудить его к разговору, но дикий человек презрительно рассмеялся:

– Тварь, искаженная в подлинном естестве своем, – изрек он, – горькая, как сажа, сладкая, как мед, обманнейшая, хитроумнейшая на свете, надменная, как вепрь и леопард, язвящая, как слепень, ядовитая, как змея, – я отвечу тебе лишь перед императором!

Хотя Гризандоль и не понял смысла этих слов, он заключил из них, что дикий человек наделен разумением и мудростью. Так они добрались до одного аббатства и увидели у ворот его толпу людей, ожидающих часа подаяния. Обратив взор в их сторону, дикарь разразился смехом.

– Ради Бога, – сказал Гризандоль, – объясни мне, почему ты смеешься.

Тот ответил:

– Образ искаженный, потерявший естество, молчи; не спрашивай ничего: я буду говорить лишь перед императором.

На другой день, остановясь у одной капеллы, где собирались начать богослужение, они спешились и повели с собою в храм дикого человека, все так же закованного в цепи. Там стоял один рыцарь, а немного поодаль оруженосец. Пока рыцарь с удивлением разглядывал дикаря, его оруженосец, стоявший у входа, подошел к своему сеньору, дал ему пощечину, слышную на всю церковь, и, плача от смущения и раскаяния, возвратился туда же, где и был. Едва дойдя, он переменился в лице и выглядел донельзя довольным собою. Тут дикий человек захохотал снова, рыцарь же явно не мог ничего понять в проделке своего оруженосца. Мгновение спустя оруженосец вновь поднялся, вернулся к хозяину, отвесил ему вторую пощечину, ничуть не слабее первой, и возвратился в слезах; едва придя на место, он принял прежний безмятежный вид; а дикарь рассмеялся повторно. Еще и третья пощечина досталась рыцарю до конца мессы и в третий раз исторгла смех у дикаря. Когда служба окончилась, рыцарь последовал за Гризандолем и попросил его пояснить, кто он такой, и прежде всего – кто этот человек в цепях. Гризандоль ответил, что везет его к императору, дабы истолковать один странный сон.

– А вы, сир рыцарь, – прибавил он, – не скажете ли, почему ваш слуга дал вам три пощечины?

– Нет, не знаю и собираюсь спросить у него самого.