Романы Круглого Стола. Бретонский цикл

Юноша то и дело пришпоривал коня; но видя, что его нагоняют, внезапно обернулся и нанес смертельный удар тому, кто был ближе всех; затем продолжил свой бег. Настигнутый вновь, он вскоре оказался в окружении двадцати или тридцати Сенов, наседавших на него с копьями, и вот уже кольчугу его разорвали, а шлем на голове помяли; но каждым ударом копья он убивал или спешивал то одного, то другого. Когда сломалась глефа, он выхватил меч и оборонялся по-прежнему; но наконец, весь израненный, он приник к шее своего коня, все еще доставая ударами тех, кто посмел подойти слишком близко. Рано или поздно он упал бы замертво или попал в плен, если бы Бог не послал ему нежданную помощь. Тут нам самое время вернуться к королю Лоту и его сыновьям, которых мы покинули при расставании с лесничим.

Когда сыновья Минораса уехали уведомить короля Клариона, чтобы он прибыл на собрание в Арестуэле, Лот и четверо его сыновей снова углубились в лес. Погода была тихая, воздух теплый, трава влажная от утренней росы; на деревьях наперебой распевали птицы; словом, все наводило наших отроков на мысли о любви. Первым ехал Гахерис, затем Гарет, затем Агравейн; наконец, немного поодаль, король Лот и Гавейн. Гарет, самый влюбчивый, запел новую песню, да таким нежным голосом, что, казалось, очаровал даже птиц. Когда солнце поднялось, Гарет остановился, чтобы приноровиться к шагу своих братьев.

– Споемте вместе, – сказал Гахерис; и вскоре голоса их слились в сладчайшие и прелестные созвучия.

Когда они закончили, Гахерис спросил:

– Братцы, во имя отца родного, что вы бы сделали, если бы сейчас в этом лесу встретили одну из дочерей Минораса? Ну-ка, Агравейн, говорите первым; вы ведь у нас старший.

– Уж я бы, – сказал Агравейн, – обошелся с ней в свое удовольствие, хочет она того или нет.

– О! вот от этого я бы воздержался, – возразил Гарет, – я бы отвел малютку в надежное место, где ей некого и нечего будет бояться.

– А я, – сказал Гахерис, – помиловался бы с нею, если она не против, но ни за что на свете не стал бы насильничать. Что за удовольствие, если эта забава не будет ей так же приятна, как и мне?

Они еще спорили, когда Лот и Гавейн догнали их, услышав их разговоры.

– Рассудите, – сказали три брата, – кто из нас сказал лучше всех.

– Ставлю вашего старшего брата Гавейна судьей в этом деле, – ответил Лот.

Тогда Гавейн заговорил:

– Мне долго размышлять незачем; лучше всех говорил Гарет, хуже всех – Агравейн. Если бы он застал девицу в опасном месте, разве не вправе она была бы полагаться на него как на защитника? Однако мы видим, что худшей встречи для нее и быть не может. Гахерис хорошо говорил, когда отвечал, что ничего не потребует насильно; так и подобает думать, если сердце полно любви. Но Гарет сказал лучше всех, и так же поступил бы я сам.

Потом все принялись шутить и дразниться, и Агравейн наравне со всеми.

– Неужели! Агравейн, – сказал король Лот, – так-то вы обойдетесь с дочерью вашего хозяина, так-то отплатите ему за оказанный прием! У него была бы изрядная причина пожалеть о своей любезности!

– О! – воскликнул Агравейн, – никто же не собирался отнять у его дочери жизнь или отрубить руки-ноги.

– Но гораздо больше, – сказал Лот, – отнять у нее честь.

– Ей-богу! – снова завел Агравейн, – я ни гроша не дам за мужчину, который наедине с женщиной умудрится быть почтительным; и если он упустит случай, то никогда ему не быть любимым.

– По крайней мере, он не погубит ни своей чести, ни чести дамы.

– Ну, так от этого над ним будут глумиться ничуть не менее.

– Велика ли важность, что об этом толкуют, если он исполнил свой долг, если не заслужил гнусных упреков?

– Прямо не знаю, – продолжал Агравейн, – как это вы все, при таких-то мыслях, не подадитесь в монахи, чтобы уже не бояться встречи ни с одной женщиной; а сдается мне, что вы этого боитесь.

– Вот говорю я вам, – отвечал Лот, – что если вы на этом и будете стоять, не миновать вам дурных приключений.

Как предвидел король Лот, так и случилось. Агравейн впоследствии долго мучился из-за того, что был злоречив с одной девицей, ехавшей верхом со своим другом. Он затеял ссору и тяжко ранил ее спутника; но, пожелав разделить ложе с девицей, нашел, что ноги ее дурно пахнут, и так оскорбил ее словом, что она в отместку ранила его; рана эта не закрылась бы вовек, если бы не Гавейн с Ланселотом, которым дано было ее исцелить, как мы увидим далее[464].

Был уже Третий час, когда они вышли из леса и вступили в земли, простершиеся вдоль него до самого Рестока. Вскоре они услыхали пронзительные крики: это был Лидонас, оруженосец юнца Листенойского, одною рукой ведший вьючную лошадь с провизией, другой – хозяйского жеребца. Чуть только заметив орканийских королевичей, он воскликнул:

– Ах! сеньоры, на помощь лучшему, храбрейшему, благороднейшему башелье! Мой господин давно уже бьется в одиночку с сотнями Сенов, он еще держится, но ведь он один и не сможет долго устоять. Он там, на опушке леса.