Романы Круглого Стола. Бретонский цикл

– Эх, братец мой, не сердитесь так на него; вы слишком хорошо знаете его гордыню и бешеный нрав, чтобы принимать близко к сердцу все, что он говорит и делает.

– Молчи; я не понимаю, почему ты не стал защищаться.

– Вы забываете, братец Гавейн, что он старше меня и я должен оказывать ему почтение; а все, что я наговорил ему, было только забавы и смеха ради.

– Значит, – вступил тогда Гахерис, – ты первый виноват; ты ведь его знаешь, но тебе нравилось его злить. И правильно, что ты за это наказан.

– Боже ты мой! – ответил Гарет, – я ведь не с чужаком собрался шутить; но если уж между ближними и друзьями приходится так остерегаться, то это было в первый и последний раз. Если бы наша не общая посольская миссия, я бы от вас ушел сию же минуту.

– Я, например, – продолжал Гахерис, – был бы сердит на Агравейна, если бы он не отомстил за ваши зловредные речи.

– А я говорю, – воскликнул Гавейн, – вам плохо будет, если вы хоть ненароком заденете Гарета.

– Раз вы нас просите, братец Гавейн, мы от этого воздержимся; но мне жаль, что вы приняли его сторону, а нас попрекаете.

– Так что же мне, хвалить Агравейна за то, что он напустился на брата прямо при отце?

– И так и знайте, – добавил король Лот, – Гахерис и Агравейн, еще немного, и я ссажу вас с коней и отберу все оружие, которое при вас.

– Отец, – ответил Гахерис, – вы говорите не сами за себя: без братца Гавейна вы бы никогда не сделали того, что сказали.

– Как бы там ни было, я советую Гавейну наказать вас как двух злодеев, если вы хоть чем-то навредите Гарету. Но все-таки, – продолжил Лот, – что нам делать с захваченными вьючными лошадьми?

– Лучше всего, – предложил Гавейн, – отослать их Минорасу, чтобы отблагодарить его за добрый прием. Здесь они будут нам большой обузой. Мы передадим их ему со слугой этого молодца, которого мы выручили, и с одним из наших людей.

Подозвали обоих слуг, и они отправились к дому Минораса. Лесничий принял их с большой радостью и благодарил короля Орканийского за щедрый подарок.

Уладив ссору с Агравейном, четверо братьев стали подробнее расспрашивать юношу о его обстоятельствах.

– Меня зовут Элиэзер, – поведал он, – отец мой – король Пель Листенойский; мои дяди – король Ален из Чужедальних земель[465] и король Пелинор из Дикого Леса. У Пелинора двенадцать сыновей; старшему семнадцать лет, младшему пять. Из них один уехал, решив податься ко двору короля Артура; тринадцатый зачат, но еще не рожден.

Прежде чем достичь города Арестуэля Шотландского, нашим посланникам довелось совершить еще два подвига. Однажды ночью, когда они нашли довольно скверное прибежище в одиноком скиту посреди леса, Гавейну почудился вдали сильный шум, крики и причитания. Он позвал Элиэзера, своего нового оруженосца; тот привел ему Грингалета, принес доспехи и отправился следом на другом коне. Отойдя немного, они увидели девицу в руках пятерых вооруженных мужчин; они ее избивали и грозились убить, если она не замолчит и не насытит их гнусную похоть. В нескольких шагах от них били хлыстами и палками совершенно нагого юношу. Вначале Гавейн вызволил девицу, убив подлых похитителей; Элиэзер между тем обратил в бегство остальных злодеев. Освобожденный рыцарь рассказал своему избавителю, как они с кузиной, сестрой госпожи Рестокской, сами того не заметив, отдалились от спутников, с которыми возвращались из Калинга в Ресток, и как на них напала шайка вооруженных разбойников. Те их окружили и, несомненно, лишили бы девицу чести, а его жизни, если бы не подоспела нежданная помощь. Гавейн крадучись вернулся в приют до восхода солнца, и наутро три его брата были немало удивлены, увидев его крепко спящим, чуть поодаль Элиэзера рядом с Грингалетом, а недалеко от травяного ложа, где ночевали они сами, некую девицу и рыцаря, которых они в жизни не видели. Им рассказали обо всем; самолюбивый Агравейн, слушая этот рассказ, не мог сдержать досаду, что его не позвали поучаствовать в этом приключении.

– О! – воскликнул Гарет, – вас поостереглись будить; наверно, боялись оторвать от сладких грез, навеянных любовью вашей красотки.

На сей раз Агравейн не проронил ни слова.