Ромовый дневник

Он обмяк в кресле и вроде даже расплакался. Слева от дороги, в сотне ярдов, шумел прибой. Справа высился конус Эль-Юнке: черный силуэт на фоне зловещего неба.

Было уже половина второго, когда мы добрались до съезда в сторону Фархад о. Городишко как вымер: темно и ни единой души на улицах. Мы объехали пустынную центральную площадь и свернули к паромному причалу. Рядом обнаружилась небольшая гостиница; я остановил машину у входа, а Йимон пошел внутрь снимать номер.

Через несколько минут он вернулся и залез в машину.

– Что ж, – негромко сказал он. – Я вроде в порядке. Паром отходит в восемь.

Похоже, ему хотелось еще немножко посидеть рядом; я раскурил сигарету и попытался расслабиться. В городе стояла такая тишина, что любой звук казался опасно усиленным. К примеру, когда Йимон, передавая мне бутылку с ромом, нечаянно задел ею рулевое колесо, я подскочил как от выстрела.

Он тихо рассмеялся.

– Да не дергайся ты. Тебе-то чего беспокоиться…

Да я и не беспокоился – просто было сильно не по себе. Что-то жутковатое витало в воздухе, будто сам Господь Бог в припадке омерзения решил стереть нас с лица земли. Кругом все рушилось; каких-то несколько часов назад я завтракал с Шено в солнечной умиротворенности моей квартирки. А потом отправился встречать день и с головой бултыхнулся в оргию смертоубийства, визга и звона стекла. День заканчивался столь же бессмысленно, как и начался. После исчезновения Йимона поднимется, конечно, шум, но шум этот будет традиционным, привычным, с которым можно справиться… никаких внезапных вулканических извержений, которые швыряют из стороны в сторону.

Я не мог вспомнить, где и как все эти перипетии начались, но вот заканчивались они здесь, в Фархад о, в темной кляксе на карте, на краю света. Йимон уезжал, я возвращался обратно; определенно это был конец – но конец чего, я так и не понимал.

Я закурил очередную сигарету и подумал про других людей, прикинул, чем они могут сейчас заниматься, пока я сижу здесь, на глухой улочке Фархадо, попивая ром на пару с человеком, который с завтрашнего утра станет числиться убийцей в розыске.

Йимон вручил мне бутылку и вылез из машины.

– Что ж, Пол, до встречи… Бог знает где.

Я перегнулся через сиденье и выставил ладонь.

– Наверное, в Нью-Йорке.

– Ты сколько еще будешь здесь? – спросил он.

– Недолго.

Он пожал мне руку в последний раз.

– Ладно, Кемп. Спасибо за все… Ты парень что надо.

– А, – отмахнулся я, заводя мотор. – Мы все парни что надо, когда надираемся.

– Да мы и не пили, – сказал он.

– За себя говори. Не то сдал бы тебя с потрохами.

– Херня.

Я включил передачу; машина тронулась.

– Ладно, Фриц. Удачи.

– Ага, – кивнул он. – Это тебе удачи.

Мне пришлось рулить до угла, чтобы развернуться, и на обратном пути я вновь проехал мимо него и помахал рукой. Йимон брел в сторону парома. Я притормозил на углу и обернулся, желая узнать, что он собрался делать. Тогда я видел его последний раз, и картинка четко врезалась в память. Йимон дошел до края причала и встал возле деревянного фонарного столба, глядя в море. Единственное живое существо в мертвом карибском городе: высокая фигура в мятом костюме «Палм-бич», его единственном костюме, ныне вывалянном в пыли и траве, с разбухшими карманами… Он стоял в одиночестве на краю света и думал свои думы. Я вновь помахал рукой, пусть он и стоял, повернувшись спиной, пару раз просигналил и на полной скорости покинул этот город.

Двадцать один

По дороге домой я сделал остановку, чтобы купить несколько утренних газет, и на первой полосе «El Diario» с изумлением увидел фото Йимона под крупным заголовком «Matanza en Rio Piedras»[40]. Это был увеличенный фрагмент того снимка, который был сделан после нашего ареста и избиения. «Ну вот, – сказал я себе. – Пиши пропало».

Я добрался домой и позвонил в «Пан-Ам», чтобы забронировать место на утренний рейс. Затем упаковал вещи. Не разбирая – шмотки, книжки, мою пухлую папку с вырезками из «Дейли ньюс» – все подряд рассовал по двум спортивным сумкам, отставил их в сторону, положил сверху пишмашинку, а потом бритвенный набор. Вот они все, мои суетные пожитки, жалкие плоды десятилетней одиссеи, которая начинала отчетливо отдавать полным фиаско. Уже у самой двери я вспомнил, что надо бы захватить бутылочку «Rum Superior» для Шено.

Оставалось еще убить где-то часа три, да и чек обналичить. Как мне было известно, это можно сделать у Ала, однако я подозревал, что там меня поджидают «фараоны». Впрочем, я решил рискнуть и очень аккуратно пересек Кондадо, затем по дамбе въехал в Старый город.

В «Аловом дворике» было безлюдно, лишь Сала сидел в одиночестве во дворике. Когда я подошел к столику, он вскинул глаза.

– Кемп!.. Я себя чувствую столетним старцем.

– А тебе сколько? – спросил я. – Тридцать? Тридцать один?

– Тридцать. Как раз в прошлом месяце стукнуло.

– Это ерунда, – заметил я. – Ты прикинь, на сколько я себя чувствую… Мне-то почти тридцать два.

Он покрутил головой.

– Вот уж не думал, что когда-то доживу до тридцатника. Не знаю почему, просто так казалось.

Я усмехнулся.

– А я и не задумывался.