Ропот Бездны

На пятнадцатый день пути Энки попросил продолжить обучение бою. Хотя бой – слишком громко сказано. Оружием стали палки, подобранные с земли. Хватало «клинков» на пару десятков ударов, а потом, сталкиваясь, они разлетались на щепки. Особым талантом к сражениям Энки не отличался. Шархи уверял, что на оттачивание мастерства уходят годы. Неудивительно, что Энки задумывался над каждым движением, пропуская выпады соперника. Но факт оставался фактом: если враги нападут со сталью в руках, шансов на победу не будет.

Уту наблюдал за происходящим со страхом и близко не подходил. Но потом в его глазах промелькнул интерес, и он попросил обучить его тоже.

Шархи парня не щадил – гонял так, что тот задыхался. Уту не задумывался во время сражения – просто размахивал палкой и бил, бил, бил с остервенелостью загнанного в угол звереныша.

– Этот думает, что я сдамся! Ага! Хрен ему! – говорил Уту при Шархи, нисколько не понижая тон.

Паренек, привыкший к скудной пище, сохранял бодрость духа и скакал, словно заяц.

– Я просто выпускаю пар, – вздыхал Шархи. – Сдашься ты или нет – какая мне разница?

– Козел вонючий!

Препирательства затухали и вспыхивали снова. Но, несмотря на несдержанный язык, Уту смотрел на Шархи чуть ли не с восхищением. И все же это не мешало ему из раза в раз бросать высокородному вызов, пусть и закачивалось все всегда одинаково: Уту летел лицом в грязь.

Читать Уту больше не учился. В начале путешествия он с энтузиазмом разглядывал буквы, начерченные на земле. Однако минуло несколько дней пути, и он все реже подходил к Энки, сторонился.

– Твоя речь, твое поведение – парень чует неладное, – объяснял Шархи, поправляя поддельную ал'сору на лбу жреца. – Жаль, что ремесленниками сейчас притвориться не выйдет – видок у нас тот еще.

– Нужно рассказать Уту.

– О чем?

– Сам-то как думаешь? О его отце!

– Парень никогда не вернется домой и ничего не узнает. А если и вернется, печаль не будет долгой – поймают его, и один пепел останется. Оставь ему блаженство неведения, друг мой.

Энки ничего не сказал – ему не хотелось быть тем, кто сотрет улыбку с лица парня. Если он узнает, что Шархи убил его отца, как поступит? Уйдет? Попробует отомстить? Энки опасался, что при таком раскладе Уту не выжить.

К концу шестнадцатого дня пути они устроили привал в овраге, прикрывавшем путников от ветра. Несколько жареных грибов и пара горстей диких ягод стали их ужином. Шархи добавил дров в костер и быстро заснул – неудобства в виде корней, впивавшихся в бока, его не смущали. Уту настороженно вглядывался в деревья и бормотал себе под нос.

– Что случилось, Уту?

Паренек вздрогнул.

– Ну… Это… Ночь изгнанных же.

– Что?

– Не слышал? Это ж все знают, ага. Сегодня по земле шастают низкорожденные, которых за провинность не пустили на Поля Благочестия. Ну, они всегда ошиваются рядом с людьми. Сегодня еще и нападают! Тут они, тут. Слышишь?

– Это ветер, Уту.

– Ветер, как же! Знаю я этот ветер!

Энки вздохнул и откинул голову на подушку из мха. Щебет, треск деревьев, ветер в листве – обычные голоса леса. Сон почти настиг его, когда Энки различил еще один звук – стенания.

Жрец резко сел, Уту рядом прикрывал уши руками.

– Это человек. Шархи, рядом кто-то есть, просыпайся.

Сонно моргая, высокородный прислушался.

– Ты прав. Проверим.

Уту идти наотрез отказался.

Пока Энки и Шархи пробирались по темноте, плач становился все отчетливее. Раздвинув ветви колючих кустов, Энки увидел людей в обносках, скрючившихся на земле. Никаких неупокоенных душ или других чудовищ не наблюдалось.

– Почему они здесь?

– Тут старики и больные, Энки. Это их последний путь. В поселениях низкорожденных редко держат тех, кто перестал приносить пользу. Мы должны идти, мы ничем не поможем.

– Это ты так считаешь.

На появление Энки изможденные люди никак не отреагировали. Их было пятеро, все лежали на земле, и только одна старушка подавала признаки жизни – это она плакала.

Энки присел рядом с ней. Женщина была тощей, кости обтянула кожа. Она заметила жреца, и плач прекратился.

– Она замерзла, Шархи.

Высокородный без лишних слов развел огонь и отдал свои ягоды, оставшиеся с ужина. Старушка медленно пережевывала одну за другой, на разговоры сил у нее не хватало.

– Я не лекарь, – признался жрец. После беглого осмотра он не заметил признаков болезни, только последствия голода. – Вы очень ослабли.

Старая женщина слабо, едва заметно улыбнулась. Медленно тепло костра согревало ее, она перестала дрожать и заснула.

– Если наберется сил, может выжить, – сказал Энки. – Но ей нужна еда.

– Постараемся что-то найти.

В ночном лесу отыскать что-то съедобное сложнее, чем оседлать взбесившуюся лошадь. Звезды плыли по небу, отсчитывая ход времени, а Энки с Шархи выкопали лишь пару корней – отвратительных на вкус, но довольно питательных. Жрец как можно мельче искрошил их кинжалом Шархи и кормил получившейся кашицей старушку, когда та просыпалась. Несколько раз он прикладывал бурдюк к ее тонким губам, и тот опустел больше чем наполовину.

Ему казалось, что женщине стало получше: дыхание выровнялось, а взгляд при пробуждении становился осмысленным.