Рос орешник...

— И кто это был?

Гришка сузил ресницы, нахмурил брови:

— Кто? Это что! А дальше-то что было… Ух!

— Что было? — Маленький Колька поближе придвинулся к Ефиму.

Заржали лошади. Близко-близко запереступали копыта. Ночь дохнула холодом. Гришка повел чернеющими глазами на пасущихся коней:

— Сидит Василич в темноте ни жив ни мертв. Ничегошеньки не видать. А шаги по избе скрип-скрип и прямо к полатям. Завозился кто-то и лезет. На одну ступеньку ступил, на вторую, на третью… Растопырил Василич глаза, силится рассмотреть… Вроде человек, а вроде никого нет. Но чует Василич, что ползет кто-то тихо и настырно. Что делать? На печи жара, а его в озноб бросило, как в воду холодную. А у стены, на полатях, ребятишки спят, мальчонка да девочка, мирно так посапывают. И видит он руку, кто-то тянется к нему. Рука здоровая да белая, вроде бы как в шинели, даже часы на ней, а медленно так двигается ближе, ближе… Василич к ребятишкам-то прижался, еле дышит. А те спят, не просыпаются, хоть бы что им. А рука-то прямо к лицу тянется. Затрясся Василич, взял мальчонку спящего да перед себя и положил. А рука-то так и раскорячилась, изогнулась да и опять лезет через мальчонку прямо в рожу Василичу. Совсем жутко стало. Взял он девочку на руки, прижал к себе и ждет, что будет. Лицо свое в волосья ей прячет. А что волосья! Тонкие да мягкие, девчушке пятый годик. А сам глаз с руки не спускает. И ногти на ней рассмотрел, плоские, синеватые. И что бы дальше было — неизвестно, только сунул он девчонку под эту руку. Задрожала рука, сжала пальцы, словно воздух глотнула задыхающимся ртом, и опустилась. А девчонка и не проснулась даже. Затихло все. Прошлись шаги по избе, скрипнула дверь. И больше ничего. А утром жена Василича с фермы пришла. Отругала мужа, что, дескать, избу выстудил и двери нараспашку. А он так и сяк, мол, приходил кто-то. А она ему: «Леший ты, дурак старый, налопался, поди, вот и мерещится нечисть всякая, ишь глаза-то запухли, пьяница подколодный, чтоб тебе самому околеть, ребятенков чуть не заморозил!» Рассказывал Василич соседям: мол, вот какое дело с ним приключилось. Да где там! Никто не верит! Все бы так и забылось, да девочка-то через неделю и умерла…

Маленький Колька округлил голубенькие глаза, уставился в ужасе на Гришку, на его смоляные кудри. Митька наморщил веснушчатый нос, подтянул босые, ноги.

— Гриш, а почему этот… девчонки-то испугался?

— Маленькая она, совесть у нее чистая, а темнота света белого боится.

— А пошто тогда померла?

— А Василич погубил ее.

— Как погубил?

— Убил ее, чтобы самому жить.

Митька удивился.

— Так ведь не убивал же!

— Хуже, чем убивал…

— Ничего не понятно, но зато страшно. Гриш, а все-таки почему она умерла?

— Говорят тебе, убили ее!

Колька надул свои девчоночьи губы и тоже спросил:

— А кто на полати лез?

— Дьявол.

— Какой дьявол? Сказка, что ли? Наврал, поди.

— Да нет же! Сущая правда. Ты что, Василича не знаешь?

— Знаю. Так он же старик. И жены у него нет.

— Нет, значит, померла тоже. А то откуда у него сын? В армии прапорщиком служит.

— Так кто на полати мог лезти? — не унимался Колька.

— Коль, дьявол! Сказано тебе… Без копыт и рогов, а все-таки дьявол.

Мальчишки притихли. Ухмылялся Ефим. Митька спросил:

— А что, Ефим, есть дьявол?

— Какой к лешим дьявол! Пьяный был Василич. С войны дезертировал, вот и мерещилось ему всякое, боялся все чего-то и теперь боится.

Митька внимательно посмотрел на старика.

— А что, и девчонки у него не было?

— Была. Застудил избу-то, оттого и умерла, воспаление легких.

— И жена была?

— Была и жена.

— А она куда делась? — спросил Колька.

Ефим подкинул хвороста в костер, постелил фуфайку и улегся.

— Ефим, жена-то куда делась?

— Жена тоже померла. Не жалел ее Василич. Эдак баба работала, вздубастивала на всю семью. На ее месте и мужик бы загнулся, а она вон еще сколько протянула!.. Шутка ли?

Ефим зевнул и приладился спать. А Гришка качнул кудрявой головой:

— Эх, вы! А приходил к нему дьявол! Приходил! И умерла она не от воспаления легких!

— Ладно, шантрапа! Давай спать. Нечего Гришкины сказки слушать, — сонно проговорил Ефим.

Колька удобно устроился на овчине:

— Не-ет. Пусть еще расскажет. Еще что-нибудь.

— А вот Марья, ну та, которая Устиниха, так она рассказывала прошлогод, что двадцать лет назад с ней такой странный случай был, — начал таинственно Гришка. — Зима была студеная, белая. Темнело рано. Пошла Марья к одной тетке за дрожжами на самый конец деревни да и засиделась у нее. Идет обратно, темнынь, месяц еле брызжит. Слышит, за спиной снег хрустит. Кто бы это? Глянь — мужик за ней идет. Это зимой-то! Это от лесу-то! Когда там и дорогу сугробами завалило. Марья быстрее припустила — он за ней. И все на одинаковом расстоянии держится, не отстает, только снег хрустит…