— Да, достаточно для того, чтобы назвать того человека несносным! — вскричала она.
— Пусть так, но так как каждое письмо требует ответа, то интересно знать, что ты ему ответишь?
— Что я ему отвечу? Дай мне письмо!
— Нет!
— Дай, я тебя прошу!
— Зачем?
— Чтобы отослать этому человеку клочки его отвратительного послания.
— Вот как!
— О Боже мой! — вскричала она, заливаясь слезами и закрыв лицо руками. — Быть так очерненной! Осмелиться просить меня писать ему и назначать тайные свидания!
Дон Мигель молча встал и прошел в смежный с гостиной кабинет. Через несколько минут он вернулся оттуда с бумагой в руке.
— Вот, что мы должны сделать. Послушай! — сказал он донье Эрмосе и стал читать принесенную им бумагу:
— Но это письмо…
— Это письмо помешает ему спать сегодня ночью: он будет бояться того, что завтра я расскажу обо всем Росасу, и то есть чтобы избежать этого, он с раннего утра постарается совсем замять это дело. Вот так наиболее ожесточенных наших врагов я заставляю быть нашими лучшими слугами.
— Хорошо, я понимаю; отошли твое письмо.
Дон Мигель запечатал письмо и приказал отдать его солдату, дожидавшемуся у дверей. Затем молодой человек, не раздеваясь, бросился на постель дона Луиса, а донья Эрмоса, оставшись одна, обратилась с горячей молитвой к небу о здоровье человека, которого она любила, и о свободе родины.
ГЛАВА III. Где можно читать о таких вещах, о которых не пишут
Несколько часов спустя после только что описанных нами событий, те есть утром восьмого августа, в доме диктатора сновала масса курьеров, прибывших из окрестностей города и беспрерывно следовавших один за другим. Ни один из этих курьеров не останавливался в канцелярии, генерал Корвалан приказывал сразу провожать их в кабинет Росаса.
Начальник штаба его превосходительства с девизом посреди живота, с эполетами, сползшими на спину и с маленькой шпагой, болтавшейся между ногами, ходил взад и вперед по большому двору дома, подобно лунатику, чуть не падая от усталости и бессонной ночи.
Лицо диктатора было мрачно: он читал донесения своих агентов, извещавших его о высадке Лаваля, о числе владельцев асиенд, вышедших навстречу генералу унитариев со своими лошадьми и слугами и т.п. Он отдавал распоряжения, которые необходимо исполнить как в главной своей квартире в Сантос-Луаресе, так и в городе. Но подозрительность — эта змея, постоянно грызущая сердца тиранов, — рождала в нем беспокойство, страх и была причиной неуверенности в его распоряжениях. Так, он отправил генералу Пачеко приказ направиться со своими войсками к югу, а полчаса спустя им был послан новый курьер с приказанием, противоположным первому.
Полковнику Масе он отдал приказ идти с батальоном на подкрепление Пачеко, а десять минут спустя он приказал тому же Масе быть готовым двинуться со всей артиллерией на Сантос-Луарес; назначения же второстепенных начальников он менял двадцать раз в течение двадцати секунд.
Все остальное шло таким же образом: тиран, очевидно, терял голову.
Несчастная его дочь, не спавшая всю ночь, время от времени появлялась в дверях кабинета, стараясь прочесть на лице своего отца какое-нибудь утешительное известие, которое вернуло бы ему, хотя бы отчасти, хорошее настроение.
Вигуа также несколько раз высовывал свою безобразную голову в дверь приемной, выходившей в коридор, но по сумрачным лицам секретарей шут его превосходительства догадывался, что сегодня шутить с его господином нельзя, поэтому он, беззаботно усевшись на полу коридора, ел зерна маиса, вылетавшие из ступки, в которой мулатка, кухарка диктатора толкла их для приготовления масаморры, блюда, которое имело свойство время от времени удовлетворять прожорливый аппетит ее господина.
Росас писал письмо, и каждый из секретарей был занят этим же делом, когда генерал Корвалан, войдя, доложил:
— Его превосходительству угодно принять сеньора Спринга?
— Да, пусть он войдет.