Роскошная и трагическая жизнь Марии-Антуанетты. Из королевских покоев на эшафот

Но опасность, которую она пыталась игнорировать, вокруг нее становилась острее. Вернувшийся из Лондона герцог Орлеанский, пользуясь своим влиянием, с удвоенной ненавистью возобновил нападки на нее. Стало понятно, что именно через королеву трон уязвим, поэтому газеты, памфлеты и карикатуры вновь взялись за нее. Эксплуатировались совершенные ею ошибки, ее траты, ее избыточные милости фаворитам, ее надменность и враждебность реформам. Свою лепту в эту адскую кухню внесла вызванная из Англии госпожа де Ламотт.

В самом ее окружении подумывали избавиться от нее. Конституционалисты уговаривали ее покинуть Францию до момента принятия Конституции. Дюпон дю Тертр, хранитель печатей, предлагал более простое решение: устроить суд над ней; пришедший к ней на помощь Лафайет предложил развод по причине супружеской измены. Некоторые склонялись к еще более надежному способу: убийству.

Пока король оставался пассивным, народ становился хозяином улицы. Якобинский клуб натравливал его, точно охотничьего пса, на Собрание и правительство. Погромы и бунты следовали один за другим.

Тогда перепуганные королевские тетки решили бежать из Парижа и укрыться в Риме. Выехав 19 февраля 1790 года, они были арестованы в Арне-ле-Дюк и смогли продолжить путешествие лишь после принятия Собранием по инициативе Мирабо специального декрета.

Через несколько дней после этого разнесся слух, будто король приказал отремонтировать донжон Венсеннского замка, чтобы превратить его, по словам одних, в новую Бастилию, а по мнению других, чтобы оттуда бежать по подземному ходу в направлении границы. Все рабочие Сент-Антуанского предместья поспешили в Венсенн, полные решимости снести донжон. Лафайет и Национальная гвардия последовали за ними и разогнали этих любителей пик и кирок. Тем временем триста вооруженных дворян явились в Тюильри, полные решимости защитить короля от гнева народа и, при необходимости, помочь его бегству.

Извещенный об этой манифестации, Лафайет примчался во главе своих войск, оцепил дворец и приказал разоружить этих «рыцарей кинжала», которым пришлось покидать Тюильри между двух рядов национальных гвардейцев, чье хорошее настроение не избавило королевских защитников ни от насмешек, ни даже от пинков пониже спины.

Это оскорбление, нанесенное дворянам из его окружения, стряхнуло апатию с Людовика XVI, который наконец решился начать осуществлять план Мирабо. Взяв ведение переговоров на себя, Мария-Антуанетта вошла в контакт с губернатором Меца маркизом де Буйе, чьи верные полки могли обеспечить успех предприятия. Было решено, что король уедет в Компьень под защиту войск де Буйе, а оттуда обратится к французам с воззванием, в котором дезавуирует Конституцию и призовет народ примкнуть к нему.

Но 2 апреля умер Мирабо. Он ушел из жизни в тот самый момент, когда двор как нельзя больше нуждался в его советах, указаниях, его энергии в столь рискованной и деликатной авантюре. Похоже, ни Людовик XVI, ни Мария-Антуанеттаа так до конца и не осознали тяжесть этой потери. Но скоро они ее почувствуют…

С отчаянием в душе и со слезами на глазах, Людовик XVI был вынужден санкционировать гражданское устройство духовенства и декреты, обязывающие епископов и священников давать присягу на верность нации; однако в своей часовне он оставил священников, отказавшихся присягать. Приближалась Пасха, он решил не принимать причастия от конституционного кюре в Сен-Жермен-л’Оксеруа, своем приходе, а отправиться за этим в Сен-Клу.

Народ недобро посматривал на короля, который должен был подавать пример подчинения закону, но первый же его нарушал. 17 апреля один национальный гвардеец предупредил Клуб кордельеров, что этим утром мессу в дворцовой часовне служил неприсягнувший священник, кардинал де Монморанси.

Клуб тут же поднял свои войска и выпустил прокламацию, опубликованную в «Друге народа» и «Парижской революции», национальные гвардейцы и безработные собрались вокруг Тюильри, полные решимости в очередной раз преподать урок своему суверену.

Именно этот день Людовик XVI и Мария-Антуанетта выбрали для переезда в Сен-Клу. В 11 часов они вместе с детьми, Мадам Елизаветой и госпожой де Турзель заняли места в карете.

Появление экипажа было встречено яростным воплем. В воздухе носился слух о бегстве, все знали, что король готов, следуя примеру своих тетушек, бежать за границу.

– Они не уедут! Шиш вам! Друзья, остановите их!

Толпа бросилась к карете.

– Долой лакеев! Долой лошадей!

В одно мгновение постромки были перерезаны, форейторы стащены с седел, а лакеи сброшены с запяток. Доезжачему показали веревку, на которой он будет повешен. Национальные гвардейцы скрестили штыки перед мордами лошадей. Господина де Дюраса, первого дворянина королевских покоев, свалили с ног, и лошади протащили его по земле. Дофин вопил от страха.

Размахивая оружием, одержимые окружили карету и оскорбляли короля:

– Чертов аристократ! Жирный боров!

Рыночные торговки грозили кулаками пытавшейся вмешаться Марии-Антуанетте.

– Австриячка! Шлюха! – орали они. – Эта потаскуха еще собирается нами повелевать!