Трудно поверить, до чего все это упрощено, до чего невозможен никакой спор, до чего нет в душе никаких корней у этих ходячих «убеждений». Юноша отнюдь не фанатик, он просто не желает себя беспокоить «пустыми вопросами» и не потому, например, не станет читать Хомякова, что его заранее ненавидит (как мы, бывало), а потому, что у него нет никакого интереса ни к чему, кроме диплома и будущей службы.
Что сказать о Писареве? Его последнее издание «село» у Павленкова, и очень понятно почему. Можно ли теперь без улыбки читать этого энтузиаста, каждая страничка которого жжет пальцы? Всякому овощу свое время. Энтузиазм кончился, идеализм выветрился, нервы устали. Давайте Риваля, давайте русскую «Нану» и прочь все серьезное, не то засяду в винт или напьюсь и надебоширю.
Молодежь — это самая нежная часть общественного организма, всегда лучше всего выражающая настроение целого общества. Зная, что делается у молодежи, можно определить, чем живет и все общество, и обратно. Позволительно поставить вопрос: мы чем живем, во что веруем, наш энтузиазм от больного шлема в бубнах куда направлен? История как-то зло подшутила над нами: зажгла перед Россией блестящую, вдохновенную иллюминацию реформ Александра II, затем иллюминация погасла, и нам предъявлен счет издержек, по которому платить нечем. Зажгла другую иллюминацию — славянское движение и войну, выдвинула некий священный алтарь, и вдруг не успела иллюминация догореть, как вокруг этого алтаря «Всеславянства» стали кривляться разные проходимцы… Лучей эпопеи 12-го года хватило на все царствование Николая I — грандиозного народного подъема 1876–1877 года не хватило и на один год. Наши отцы воспитались на рассказах дедов о Бородине, о пожаре Москвы, о взятии Парижа. Сами они пережили 19 февраля, земство, свободу печати, новый суд, отмену телесных наказаний — весь этот огромный подъем духа, увлекавший и нас, детей. Сами мы видели Балканы, Шипку, но не расскажем о них нашим детям так, как деды нам про 12-й год: Берлинский трактат мешает. А наши дети, та молодежь, что сейчас в гимназиях и университетах, те что видели? Франко-русскую дружбу, русско-германский договор, конверсии, тарифы? Увы, все это такого рода исторические явления, которых недостаточно для того, чтобы поднять дух на подобающую высоту. Все это область так называемых «реальных интересов» и только.
Молодежь не выражает никакого энтузиазма, а мы?
Молодежь ни во что не верит, а мы?
Молодежь не имеет убеждений — будто у нас они крепки и ясны? Но у нас хоть что-нибудь остается, хоть воспоминание о пережитом, хоть Шипка, Скобелев, 19 февраля наконец! У них ничего нет. Современная молодежь родилась в сумерки и выросла под гнетом одной из странных и тяжелых полос русской истории; на нее не упало ни луча солнца, она не видала ни смеха, ни ликований…
И прежде бывали такие полосы, но их легче было переживать: свой старый семейный угол считал сотни лет, и его осеняла непрерывная традиция. В кресле сидел старый дед, работал отец, учился сын. Семья была полна старой, культурной силы. Все это снесла историческая волна. Дворянство — это теперь чиновничество, разночинцы явились без всяких традиций, евреи идут прямо, как завоеватели; детей, вот эту молодежь, о которой речь, ничто не вяжет с историей. Может ли же каждый из этих юношей порознь, брошенный на произвол судьбы, истомленный и отупленный школою, сохранить то, что растеряли мы? Имеем ли мы право требовать от него национального чутья, когда мы сами, если и не все, то огромное большинство, только по паспорту можем называться русскими. Но если мы «космополиты», то что же выйдет из наших детей? Дикари?
Лучшая мерка — опять же жизнь сердца, т. е. отношение к женщине. Будьте покойны, современная молодежь, выйдя на торную дорогу, не приведет с собою, как мы, «студенческих жен». Для юнца, свободного от идеализма, женщина есть прежде всего ступень для шествования вверх или, как для этого милого «безвременно погибшего» Довнара, «развлечение с гарантией от болезни». Кто говорит! Есть любовь, бывают увлечения, но благоразумие и шкурные интересы зорко их сторожат и пресекают. А я уж, право, не берусь решать, что лучше: влюбленно ли целовать руки и плакать в каморке публичной женщины, или хладнокровно искать «красивую девушку со связями и приданым?»
Надо кончать. Написал много, а кажется, что ничего не успел сказать. Подробная монография о современной молодежи потребовала бы томов. Наше современное «одичалое» настроение поистине страшно, но еще страшнее то, что не видишь выхода, во что все это выльется и как уложится. Ну это бы еще ничего: будет одно, два, три поколения дельцов, людей без убеждений и принципов, везде это было. Но сможет ли наша Родина вновь уложить эти «дикие» элементы в твердые рамки и воскресить то, о чем живет человеческая душа, — веру и энтузиазм? Вот вопрос.