Россия будущего

Немного прошло с 1896 года, когда были написаны эти строки, а кое-что сказанное здесь хотелось бы поправить и дополнить. Мои позднейшие, еще более близкие наблюдения над молодежью, значительно выяснив «дифференциацию» юных поколений русской интеллигенции, показали мне с полной очевидностью, что равнодействующая принадлежит во всяком случае добру, а не злу, плюсу, а не минусу. Добрые стороны не так бросаются в глаза, это правда, но этих добрых сторон и преимущественно новейшей формации слишком довольно. Есть вдумчивость, поостыл фанатизм, прибыло трезвости мысли, не в скверном карьерном смысле, а в смысле искания правды, тоски по идеалу, выработки своих, оригинальных, а не заимствованных из книг или от крикунов-вожаков убеждений. Мелькает, правда пока только у единиц, ясная, чистая национальная мысль, и эти единицы, довольно смело ее высказывающие, уже не предаются проклятиям и отлучению. И кто знает, в молодежи не совершается ли тихий и незримый процесс, совершенно противоположный термину «одичание», готовому вырваться при первом, сравнительно поверхностном знакомстве? Но если это так, то откуда же взялись эти свежие силы и как сбереглись они в нашу душную и томительно-бесцветную эпоху?

Гоголевские дни

Гоголь и Гюго. Их судьба. Сличение гоголевской России с современной. Гоголевский мужик

Во Франции отпраздновали столетие со дня рождения Виктора Гюго — у нас пятидесятилетие со дня смерти Гоголя. Разумеется, французы неизмеримо перещеголяли нас, и не только в технике публичных чествований своих великих людей, но и в самом их понимании и в оценке вовремя, при жизни. Стоит только сравнить судьбу хоть бы двух этих современников, Гюго и Гоголя. Гоголь умер почти молодым, в самом, казалось бы, расцвете сил, едва понятый и оцененный двумя-тремя десятками выдающихся умов вроде Белинского, Тургенева, семьи Аксаковых, Хомякова. Его открыл и вывел в литературу собственно Пушкин, сразу, без ошибки, под оболочкой юмориста и забавника разгадавший своего младшего брата, мирового гения. Общество русское, хотя и очень полюбившее Гоголя, поняло или, вернее, начало понимать его уже много позднее, когда для всех стало очевидным, какой переворот сделал Гоголь в русской литературе. При жизни его успех был не больше, чем многих его современников-писателей, имена коих уже давно выметены вместе с разным историческим сором и отмечены только в подробных курсах истории литературы.

И рядом — возьмите судьбу Гюго, которого не только с Гоголем, но, пожалуй, и с Некрасовым сравнить можно только в виде любезности к нашим политическим союзникам. Знаю, что наши гг. европействующие не простят мне этого «неуважения», но что же делать? Гюго не только прожил всю свою долгую жизнь совершенно благополучно, несмотря на политические бури, но на этих бурях, собственно, и возвеличился и еще заживо увидал полный апогей своей славы и истинного обожания как французов, так и идущих за ними остальных цивилизованных народов. Гоголь умер 43-х лет, буквально раздавленный окружавшею его современностью, начиная от цензуры и кончая медициной, которая по последнему рассказу А. С. Суворина в «Маленьком письме», посвященном Гоголю, буквально его уморила. Биография Гоголя, настоящая, когда будет написана, откроет нам картину государственной и исторической обстановки, перед которою побледнеют даже сами бессмертные произведения Гоголя. Прибавьте сюда для полноты сравнения, что в лучшую пору своего творчества Гюго был изгнанник и преследовался современным ему французским монархом, Наполеоном III, талант Гоголя-сатирика мог просиять только потому, что друзьям его удалось добиться личного прочтения двух величайших произведений Гоголя — «Ревизора» и «Мертвых душ» — самим Императором Николаем I, который и спас их от тогдашних блюстителей бюрократического престижа, как ранее спас Пушкина.

Но я повел сегодня речь о Гоголе не для сравнения его с кем бы то ни было и не для разговора о самом Гоголе. На эту тему множество людей говорило в эти дни с гораздо большей, чем я, компетентностью и правом. Мне хотелось сказать нечто другое, то, чего, быть может, не скажут или не доскажут гг. пишущие о Гоголе. Мне хотелось попытаться сличить тогдашнюю, «гоголевскую», Россию, поскольку она отразилась в его произведениях, с нашею современною Россиею, посмотреть, чего прибыло, чего убыло и что дали эти 60–75 лет, которые отделяют нас от царства Маниловых, Чичиковых, Собакевичей, Сквозников-Дмухановских, Земляник и Хлестаковых.

Сличение это тем более любопытно, что Гоголь застал Россию в один из редких и интереснейших ее исторических моментов — полной консолидации старого общественного уклада, основанного на крепостном праве, уклада, казалось, незыблемого в своих основаниях. Все было до такой степени на месте, так прочно привинчено к своему фундаменту, что даже самая мысль о каких либо переменах была достоянием лишь очень ограниченных кружков.