Россия – Грузия после империи

Эйдельман Н., Астафьев В. (1990) Из переписки (1986) // Даугава. № 6. С. 62–67.

[Б. а.] Я так тэбэ кохаю (1995) // Куранты. 16–17 сентября.

Bilaniuk L. (2004) A Typology of Surzhyk: Mixed Ukrainian-Russian Language // International Journal of Bilingualism. Vol. 8. № 4. P. 409–425.

Bilaniuk L. (2010) Language in the Balance: the Politics of Non-accommodation on Bilingual Ukrainian – Russian Television Shows // International Journal of the Sociology of Language. Vol. 2010. Is. 201. Р. 105–133.

Gal S. (1998) Multiplicity and Contention among Language Ideologies // Shieelin B., Woolard K., Kroskrity P. (Eds.) Language Ideologies: Practice and Theory. Oxford: Oxford University Press. P. 317–331.

Heinrich H.-G. (1995) Was blieb von der sowjetischen Politsprache? // Wodak R., Kirsch F. P. (Eds.) Totalitäre Sprache – Langue de bois – Language of Dictatorship. Wien. S. 181–194.

Lippi-Green R. (1997) English with an Accent: Language, Ideology and Discrimination in the United States. London: Routledge.

Mühleisen S. (2005) What Makes an Accent funny and why: Black British Englishes and Humour Televised // Reichl S., Stein M. (Eds.) Cheeky Fictions: Laughter and the Postcolonial. Amsterdam; New York. P. 225–243.

Sacks H. (1974) An Analysis of the Course of a Joke’s Telling in Conversation // Explorations in the Ethnography of Speaking. London: Cambridge University Press. P. 337–353.

Часть 2. Вместо дружбы

Тематические переломы: новые тенденции в русской и грузинской литературе постсоветского периода

Елена Чхаидзе

Анализ тематических трансформаций и развития национальных литератур бывшего СССР в постсоветский период имеет особое значение для составления картины поведения межнационального поля литературы, вышедшего из-под навязанного ракурса «дружелюбия». После распада Советского Союза отношения между Россией и Грузией изменились, даже несмотря на то, что в советские времена культурно-литературные связи республик считались, по разным причинам, наиболее плотными и дружественными. Крах имперско-колониальной парадигмы и выстраивание новых отношений не обошлись без войн. Хотя у этой парадигмы была своя специфика. Отношения Российской империи, а позже РСФСР с республиками Азии и Кавказа характеризовались по-разному[34]. Например, как «reverse cultural colonization / обратно-культурная колонизация», сводившаяся к стремлению коммунистов освободить трудящиеся массы, упразднить привилегии для русских на юге и востоке бывшей Российской империи, к строительству заводов, фабрик, школ, больниц, освобождению женщин из гаремов (Moore, 2001, 123) или как «трансимперское, транскультурное и транснациональное» по отношению к российской/советской имперско-колониальной конфигурации (Тлостанова, 2004). Что касается конкретного случая – Кавказ/Закавказье и Россия, то в современной науке часто запутанно используются две дихотомии: Запад – Восток/Ориент и Север – Юг. Первая восходит к известной книге Эдварда Саида «Ориентализм» (Said, 1978), в которой рассматривается модель Запад – Восток (Ориент). Под Востоком он подразумевал мусульманский Ближний Восток, а под Западом – Европу. Сравнение культурно-ментальных отличий двух миров помогло европейцам сконструировать образ себя. Однако Саид обошел отношения Российской империи с ее провинциями. На мой взгляд, причина лежала в особенности определения «места» России: для европейцев она была Востоком, а для Азии или Востока – Западом (это отмечали Н. Бердяев, П. Чаадаев, В. Соловьев). У Грузии также было особое место. Будучи самой мощной державой Востока в период Средневековья, позже потерявшая свои территории и большую численность населения из-за захватов со стороны Персии и Османской империи, она была, как Россия и Европа, христианской страной – единственной православной христианской страной Востока. Из-за этого дихотомию Запад – Восток по отношению к России и Грузии применить сложно. Более подходящей является вторая дихотомия. Современные теоретики рассматривают противопоставление глобальный Север – глобальный Юг (Тлостанова, 2012, 97–99), где под Севером подразумеваются богатство, «белая кость», власть, а под Югом – экономическая, социальная, гендерная, экзистенциальная несвобода и зависимость. Более того, внутри самой Европы существует противопоставление Север и Юг. Странам Южной Европы приписываются, например, иррациональность и коррумпированность, основанная на клановости, а странам Северной Европы – рациональность и развитое чувство долга (Dainotto, 2002; 2007). В нашем случае Севером является Россия, а Югом – Грузия. Условную «общность» подтверждают церковные/духовные и культурные связи, зародившиеся до политических.

Преломление: перетасовка спасительниц