Русское дворянство было открыто не только для людей незнатного происхождения, но и для представителей различных народов империи. Еще в конце XV века московские великие князья пополняли боярство за счет влиятельных кланов из покоренных восточнославянских княжеств, Литвы и Казанского ханства. Касимовское ханство было создано специально для того, чтобы поддержать татарских князей, претендовавших на казанский трон; они и члены их свиты получали поместья и служили в составе отдельных подразделений русского войска. Некоторые обращались в православие, в частности, Худай-Кул, принявший имя Петра и женившийся в 1506 году на сестре Василия III, а двумя поколениями позже – Саин-Булат (после крещения – Симеон Бекбулатович). Вслед за взятием Казани (1552) некоторые из знатнейших местных князей и мурз начинали служить московскому царю, причем без крещения. По мере увеличения территории России на службу к Москве переходили большие группы нерусской знати, в том числе прибалтийские немцы, а также украинские казаки и шляхтичи. Некоторые из тех и других заняли высокое положение, пример тому – ближайшие советники Екатерины II Яков Сиверс и Александр Безбородко. После разделов Польши в империи оказалось столько новых дворян, что власти потребовали от них подтвердить благородное происхождение либо право владения землей. Но даже при выдвижении таких условий число дворян в стране к концу столетия удвоилось.
Россия не настаивала на обращении в православие для повышения статуса и продвижения по службе: прибалтийские немцы, как правило, оставались лютеранами, поляки – католиками. Тем не менее, как указывает Андреас Каппелер, власти благосклонно смотрели только на институционализированные религии (ислам, лютеранство, католицизм); это не относилось к анимистическим верованиям, которые исповедовали народы Сибири и отчасти – Среднего Поволжья. Отдельные представители нерусской знати – русины, казаки Левобережья, смоленские поляки – усваивали русскую культуру, но многие не делали этого: так по мере расширения империи в XVIII веке внутри нее образовалось немецкое, польское, украинское, татарское и другие дворянства.
Российское имперское дворянство было чудом почти в буквальном смысле слова. При Екатерине II у каждой группы внутри этого сословия имелись особые военные мундиры и церемониальные наряды, разработанные в соответствии с национальными традициями; все это ослепляло иностранцев, оказывавшихся при петербургском дворе. Европейцы удивлялись экзотическому виду русских, татар, казаков, румын, греков, киргизов и представителей других народов, несших почетную службу при императрице, их красочным одеяниям, саблям и другому оружию. Андреас Шёнле утверждает, что Екатерина настойчиво демонстрировала своих подданных высокопоставленным гостям, например графу Луи-Филиппу де Сегюру и австрийскому императору Иосифу II во время посещения ею Крыма (1787): им приходилось смотреть на национальные танцы, казачьи верховые упражнения, дервишские пляски. То был способ продемонстрировать европейцам, питавшим типичное для эпохи Просвещения пренебрежение к России, что эти экзотические народы могут стать дисциплинированными и «цивилизованными». Несмотря на различия в одежде и традициях, имперское дворянство было сплоченным и единым. Все дворяне приобретали чины согласно одной и той же Табели о рангах, воспитывались в соответствии с идеями Просвещения, получали классическое образование, говорили (в столицах и крупнейших городах) на французском, немецком или русском языке, устраивали одни и те же развлечения – карточная игра, танцы, театральные представления, масонские собрания. Главным объединяющим фактором была служба российскому монарху, который в ответ щедро вознаграждал дворянское сословие.