Россия и ее империя. 1450–1801

А еще – империя постоянного движения, в состав которой постоянно входили новые земли, культуры и народы. В раннее Новое время оборотной стороной имперской экспансии обычно была колонизация. Государство посылало чиновников для управления покоренными народами, оно же отправляло переселенцев для навязывания норм и культуры господствующего центра. Мы завершим главу размышлениями о том, как эти проблемы выглядели в российских условиях. Историки красноречиво описывают имперскую экспансию России, но при этом уделяют внимание по преимуществу беспрестанному движению русского крестьянства. Восточные славяне в раннее Новое время отличались высокой мобильностью, даже после окончательного установления крепостничества в середине XVII века. Великий русский историк В. О. Ключевский (1841–1911), развивая идеи своего учителя С. М. Соловьева (1820–1879), произнес известную фразу: «История России есть история страны, которая колонизуется». Он имел в виду способ ведения сельского хозяйства в северных лесах, когда крестьяне после истощения почвы уходили на несколько верст, расчищали от деревьев новый участок, и все начиналось сначала. Звероловы, в свою очередь, передвигались на новое место, когда в прежнем заканчивались белки, бобры и соболя. В XVII и XVIII веках, после присоединения черноземных районов, крестьяне могли также мигрировать, когда земля в перенаселенном центре, страдавшем от крепостничества, начинала давать скудные урожаи. Наконец, крестьяне постоянно бежали от крепостной зависимости, пытаясь строить новую жизнь в пограничье. Соловьев и Ключевский пренебрежительно относились к этой неустанной активности, приписывая ее отсутствию национального духа, привязанности к земле и стране.

Современные ученые задаются вопросом, не приводили ли эти странствия, которые осуществляли сплоченные общины – напрямую контролируемые государством, но в обход административной системы как таковой, – к колонизации. Многие возражают против этой теории, считая, как указал Уилллард Сандерленд, что континент, который Россия неуклонно подчиняла себе, мыслился русскими в ходе их движения как единое пространство: они не располагали термином, который соответствовал бы «колонизации», и не проводили резких различий между собой и коренными жителями. Скорее, новопоселенцы вступали с государством в самые разнообразные отношения. Одни сохраняли свой прежний статус (крепостные, обязанные платить налоги и нести рекрутскую повинность), другие же примеряли новую роль (крестьяне, из которых комплектовались приграничные гарнизоны). Общины переселенцев и туземцев, оказывавшиеся под контролем русского государства, как правило, пользовались административной и финансовой автономией, с особым набором льгот, который отличал их от других таких же групп. Государство так и не выработало единой, последовательной политики колонизации окраин; степь от Черного моря до Каспийского демонстрировала, особенно в XVIII веке, предельное разнообразие. Поскольку миграция русских крестьян происходила постоянно, а плотность и русского, и туземного населения на новоприобретенных территориях была невысока, кое-кто, вслед за Соловьевым и Ключевским, утверждает, что русским было тяжело самоопределиться как нации. Но можно возразить, что они воспринимали многоэтничную империю как русское пространство.

В связи с этим не так давно началась еще одна дискуссия. Некоторые ученые пользуются понятием «внутренняя колонизация», осуждая хищническое отношение российского государства к своим народам. Александр Эткинд указывает на иронию истории: государство возложило самое тяжкое бремя – крепостную зависимость, подушную подать, рекрутскую повинность – по большей части на русских, а позже и на других крестьян восточнославянского происхождения (украинцев, белорусов), тогда как с неславянских народов спрашивали намного меньше (ясак, военная служба на окраинах). Эти авторы ссылаются на труды Майкла Хектера, посвященные «внутренней колонизации» кельтской периферии Британии – Уэльса, Шотландии, Ирландии – в XVI–XVIII веках. Хектер понимает под этим методы, с помощью которых центральная власть превращает народы, проживающие на периферии страны с единой непрерывной территорией, в четко очерченные, подчиненные группы населения, которыми центр управляет при помощи силы. Эткинд утверждает, что российская власть обращалась так же с собственным крестьянством, высокомерно относясь к его примитивной культуре и не давая ему выйти за пределы устаревшей аграрной экономики.