Россия между революцией и контрреволюцией. Холодный восточный ветер 3

Здесь просматривается аналогия с 1861 г.; за пять лет до освобождения крестьян Александр II заметил: «лучше, чтобы… это произошло свыше, нежели снизу». Либеральные реформы «царя-освободителя», непродуманные и непоследовательные, позволили самодержавию избежать революции по западноевропейскому образцу и продлили жизнь на несколько десятилетий, но зато закономерно привели к революции русского образца — сначала 1905–1907 гг. (в ней трудящиеся потерпели поражение), закрывшей XIX в., а затем — 1917 г., открывшей век ХХ. Через несколько десятилетий после либеральных реформ дети и внуки крестьян взялись за топоры и вилы, а ещё через 12 лет свергли царизм. «Либеральные реформы» Хрущёва тоже логически привели к социальной революции 1991–1993 гг., в которой массы, как и в 1905 г., проиграли. Посмотрим, что будет дальше — история покажет.

Система и противоречия

Противоречие между наиболее активным сегментом советского народа, сформированным войной, и номенклатурой, возникшее на рубеже 1940-1950-х гг. на фоне несбывшихся надежд послевоенного времени, было основным, но далеко не единственным, обусловившим ХХ съезд и его решения.

Значительную роль сыграли внутренние противоречия системообразующего элемента совсистемы — номенклатуры, их развёртывание, достигшее остроты именно на рубеже 1940-1950-х годов.

Любая система складывается как комплекс отношений по поводу присвоения определёнными группами определённых факторов производства, объект присвоения определяет социальную природу присваивающего субъекта. Что присваивали господствующие группы в советской системе? Не вещественные факторы — это очевидно. Присваивались социальные и духовные факторы производства. Духовные факторы производства — это ценности, цели, образы, понятия. Провозглашение марксизма-ленинизма единственной и единственно верной идеологией отчуждало эти факторы. Социальные факторы производства — это возможность по своей воле и в своих интересах создавать коллективные формы (организации). Определение Уставом КПСС этой партии «высшей формой общественно-политической организации советского общества» ставило социальное поведение вообще и любые организации (и даже возможность их создании) под контроль. (Подробно социальный анализ базовых противоречий номенклатуры и советского социума представлен в моих работах начала 1990-х годов «Кратократия» и «Взлёт и падение перестройки».)

Отчуждение нематериальных факторов могло носить только коллективный характер, а вот присвоение на этой основе материальных факторов и их потребление было индивидуальным и носило ранжировано-иерархический характер. Однако каждый номенклатурный работник хотел потреблять больше, чем это полагалось по рангу. Пока центроверх («государство») был силён, пока репрессивные структуры стояли над всем остальным, это хотение могло реализоваться разве что по щучьему велению. Однако по мере развития и укрепления номенклатуры как слоя, особенно во время войны, когда она прочно срослась с хозяйственными структурами, стремление к внеранговому потреблению становилось системной чертой.

Сообразно элементам, «краям» первого базового противоречия номенклатуры — между коллективным присвоением нематериальных факторов и индивидуальным ранжировано-иерархическим присвоением (потреблением) факторов материальных — в номенклатуре сформировались тенденции (и воплощающие их группы): к развитию преимущественно коллективистско-внеэкономических и централизованных форм и аспектов (часто это ошибочно именуют «неосталинизмом», идеологизацией и т. п.), с одной стороны, и к развитию преимущественно индивидуально-потребленческих норм и аспектов, связанных с ослаблением внутрииерархического централизованного контроля — с другой (персонификаторов этой тенденции именовали «партийными либералами», «сторонниками экономических методов» и т. п.).

Ясно, что эта вторая тенденция, как правило, предполагала бóльшую открытость Западу (преимущественно потоку импортных вещей плюс загранкомандировки и т. п.), менее антизападный курс в «идеологии» и внешней политике. И в любом случае, вторая тенденция требовала резкого ограничения репрессий, демонтажа репрессивного аппарата в целом, отказа от сталинского наследия. В начале 1950-х годов названное выше базовое противоречие достигло значительной остроты и требовало своего разрешения. Центроверх должен был либо лишиться своей репрессивности по отношению к номенклатуре, либо, наоборот, начать очередной тур репрессий по отношению к ней.