Россия между революцией и контрреволюцией. Холодный восточный ветер 3

Сталинская конфигурация власти была «параллелограммом сил»: партаппарат, госбезопасность, Совет министров и армия. Над всем этим возвышался Сталин, игравший на противоречиях и равновесии различных «углов». Естественным кажется предположить, что главным углом был партаппарат, и во многом это действительно было так, особенно по мере срастания его с хозяйственными органами. Однако партаппарат «чистили» так же, как любую другую структуру, тем более что в 1940-е годы Сталин стал переносить центр тяжести власти в наркоматы (министерства), т. е. в зону того, что выполняло функцию исполнительной власти, а сам занял должность предсовмина. Не случайно именно эту должность выбрал в 1953 г. и Маленков, полагая её более важной, — и ошибся. Парт(хоз)аппарат набрал силу и нуждался в лидере. Таким лидером и стал Хрущёв, который в 1954 г. в ответ на жесточайшую критику Маленковым партаппарата в повисшей тишине, произнёс: «Всё это, конечно, верно, Георгий Максимилианович. Но аппарат — это наша опора». И бурные аплодисменты аппаратчиков.

Разумеется, борьба за власть — это всегда схватка личностей; но это — на поверхности. Как правило, за личностями стоят кланы, группы, слои, структуры, ведомства и т. д. Убирая своих личных конкурентов-противников, Хрущёв в то же время в их лице устранял социальных, системных конкурентов-противников партаппарата — «остальные» элементы «подсталинского» властного «параллелограмма сил». Так, убрав Берия (1953) и Маленкова (1955), Хрущёв вывел из властной игры такие ранее автономные оргсегменты номенклатуры, как служба безопасности (властная полиция) и «исполнительная власть», которая при позднем Сталине набирала силу и которую он, по-видимому, действительно хотел вывести на первый план, оставив партаппарату пропагандистско-идеологические функции, так сказать, «оральную власть». Таким образом, уже накануне ХХ съезда Хрущёв обеспечил партаппарату верхний этаж в иерархической пирамиде, сломав «подсталинский параллелограмм» и устранив двух из трёх конкурентов. Третий конкурент — армия — был устранён в 1957 г. со смещением Жукова.

Однако устранив всех потенциальных конкурентов парт(хоз)аппарата, Хрущёв загнал себя в ловушку: он стал заложником этого монстра, и у него не было ни фигур, ни пространства для игры на противоречиях. Цугцванг. А не играть (т. е. не дестабилизировать ситуацию) — с учётом его психофизиологии и в ещё большей степени властно-идейной ориентации — Хрущёв не мог. Начать с того, что он всё же оставался стихийным троцкистом, леваком — не случайно именно он окончательно подорвал русскую деревню. Но не это, естественно, волновало партхозкратуру. Будучи сторонником физических гарантий этому слою, Хрущёв категорически выступал против социальных и экономических гарантий. То есть, сказав «А», он не только категорически отказывался произносить «Б» и «В», но и не позволял это делать другим. Иными словами, он оказался на пути завершения превращения номенклатуры в слой для себя, в квазикласс, выступая против номенклатурных привилегий, против строительства индивидуальных дач, широкой продажи автомашин, дорогой мебели, ковров и драгоценностей, за установление партмаксимума и госмаксимума, за народный контроль и орабочивание школы и т. п. Постоянные реорганизации с физической переброской кадров с насиженных мест, с разрывом налаженных социальных связей работали в том же направлении (позднее всё это назовут «волюнтаризмом»).

Подковёрное сопротивление части номенклатуры антисталинской линии Хрущёва на XXII съезде было обусловлено вовсе не сталинизмом будущих брежневцев — брежневский режим типологически был намного дальше от сталинского, чем хрущёвский. Сопротивление, о котором идёт речь, обусловливалось недовольством «волюнтаризмом» Хрущёва, стремлением к порядку, который венчает любую переходную эпоху. Парадокс, но продолжение критики «культа личности» Хрущёвым отдаляло наступление этого порядка, уже и так десталинизированного по своей сути.

ХХ съезд, или Прощай, харизматик

В том, как ХХ (и ХХII) съезд КПСС обошёлся со Сталиным, отразились не только противоречия внутри советского общества и номенклатуры, но и нечто общее, характерное для большинства возникающих молодых социумов и молодых господствующих групп.