— Понятие «элита» весьма многозначно, хотя и не столь, как «цивилизация» или «демократия». В обиходном значении элита — это лучшие. Однако в обществоведении, будь то социология или политическая наука, под элитой понимается внутренне связанный слой людей, занимающий верхние «этажи» социума благодаря власти, собственности и образованию. Мы прекрасно знаем, что во власти часто оказываются далеко не лучшие, а вовсе наоборот.
Частью элиты является правящий слой, хотя не все представители правящего слоя могут фиксироваться как элита. Впрочем, элитой общества являются многие из тех, кто не относится к правящему классу, но влияют на общественные настроения своей профессиональной деятельностью (писатели, журналисты, деятели культуры и науки и т. п.). В то же время такое понятие, как «господствующий класс/слой», шире понятия «элита»: например, далеко не всех торгашей или банкиров, разбогатевших на грабительских реформах 1860–1870-х годов, можно отнести к элите, и не потому, что они сморкались в пол, а потому, что не влияли на власть и не имели образования. Слово «элита» и научный термин «элита» далеко не всегда совпадают. Далее я буду пользоваться термином «элита» в научно-обществоведческом плане, делая, когда это необходимо, оговорки. Впрочем, в то время как политологи говорят об «элите РФ», народ и многие публицисты называют эту публику «илиткой» — и в целом они правы.
— Однако сегодня нередко говорят о наднациональных элитах, игнорирующих общественные интересы…
— Наличие наднациональных, надгосударственных элит и их структур — имманентная черта капитализма как системы; более того, без наличия этих структур его нормальное функционирование трудно представить. Суть в том, что капитализм в экономическом плане — единое целое без границ, а в политическом — сумма государств, разделённых границами. Налицо противоречие в капсистеме между капиталом и государством, экономикой и политикой, целостностью и суммарностью. У крупной буржуазии, особенно финансовой, всегда есть интересы за пределами их государства, реализация этих интересов требует нарушения политических границ, т. е. снятия указанного противоречия. Систематически это возможно лишь при наличии структуры (организации), которая носит надгосударственный (наднациональный) и закрытый характер, а потому способна влиять на государство (государства) в закрытом режиме.
Когда на рубеже XVII–XVIII вв. наличие такой структуры стало императивом, у европейской, прежде всего, английской и голландской, буржуазии и у созданных ею новых, т. е. буржуазных, монархий таких своих структур не было и они схватились за то, что имелось на тот момент наднационального. Во-первых, это были масонские структуры; во-вторых, разбросанные по всей Европе и тесно связанные друг с другом еврейские общины, еврейский торговый капитал (позднее, уже в XX в. к еврейской диаспоре добавилась армянская, но она, как и ещё позже ливанская, не достигла еврейского уровня влияния); в-третьих, связанные родственными надгосударственными (династическими) узами монархические и аристократические семьи.
Интересы и цели капиталистического накопления, капсистемы в целом привели к тому, что в начале XIX в., с окончанием наполеоновских войн, все эти наднациональные структуры Запада тесно переплелись друг с другом и оформилась невиданная до тех пор уже не просто международная (международными были союзы государств), а мировая сеть. Её главными узлами (или, если угодно, головами дракона) на тот момент были государство-гегемон капсистемы Великобритания, управляемая клубами и островными ложами; масонские организации — островные и континентальные, финансовый капитал (прежде всего Ротшильды). Ну и, конечно, династическая система Европы, королевские и герцогские семьи (на первом плане — Великобритания, а также Нидерланды, Швеция, Норвегия, Лихтенштейн). Эта сеть ни в коем случае не была мировым правительством. Во-первых, таковое по целому ряду причин (прежде всего конкуренция и различие интересов) было невозможно; во-вторых, мировая сеть намного эффективнее мирового института, каковым является правительство или объединение правительств.
К середине XIX в. масонские структуры («эпоха революций» 1789–1848 гг.) так или иначе пришли к власти в крупнейших государствах Европы, произошло огосударствление регулярного масонства (которому теперь противостояли «дикие ложи»), но на этом восходящая линия истории масонства по сути закончилась — оно стало выполнять функцию рекрутирования элиты, социального лифта, канала связи и — в ряде ситуаций — ширмы.