Россия на краю. Воображаемые географии и постсоветская идентичность

Двое персонажей, оторванных от жизни, – качок-трансвестит и идеологический догматик Просто Мария и философствующий бандит, жующий грибы, Владимир Володин, – на мой взгляд, функционируют на уровне «порядка Символического» Лакана. Оба демонстрируют свои непреднамеренно комические моральные воззрения, в которых смешаны нравственный закон и фаллические символы, связанные у Фрейда и Лакана с властью. В этих двух персонажах пародируются этика и метафизика советской эпохи (если можно сказать, что в советскую эпоху была метафизика). Единственный пациент, который принимает материалистическое мировоззрение Тимура Тимуровича, – это Просто Мария, воображающий себя героиней мексиканского мыльного сериала. В своих фантазиях он простая, добросердечная девушка, желающая посвятить себя облегчению страданий в мире. Он грезит о новом вожде, «настоящем мужчине», который вдохновит мир своей участливостью.

Просто Мария тесно отождествляет себя со своим телом и с вещественным миром, воспринимаемым пятью чувствами и разумом. Тело для этого персонажа приравнено к сексуальному телу, а фантазии наполнены фаллическими образами, как видно из его рисунков во время арт-терапии. Петр описывает комнату «лечебно-эстетического практикума» со стенами, увешанными рисунками, часть из которых принадлежит Просто Марии: «самые неумелые, почти детские каракули, где в разных вариантах повторялась тема аэроплана, украшенного мощным фаллическим выступом» (ЧП, 121–122). Мария мечтает о том, чтобы лететь над Москвой с Арнольдом Шварценеггером на его реактивном истребителе «Харриер» (из фильма «Правдивая ложь»), оседлав фюзеляж, что и возбуждает сексуально, и позволяет отдалиться от убожества постсоветской Москвы и увидеть ее с расстояния, на котором она выглядит эстетически более привлекательно. Так Москва превращается из жалкой свалки в сияющую «величественную панораму» (ЧП, 76).

Не отличаясь идейной глубиной, Просто Мария – единственный из пациентов, кто ищет себе героя из мира сего. В своем воображаемом образе Марии, скромной героини мексиканской мыльной оперы, он размышляет: «в этом мире нужна… сила, суровая и непреклонная, способная, если надо, противостоять злу» (ЧП, 60). В герое Марии необъяснимым образом сочетаются черты первого председателя большевистской ЧК Ф. Дзержинского (ЧП, 73), звезды бодибилдинга А. Шварценеггера и популярного образа постсоветского «нового русского», который здесь описан как «молодой человек с небольшой головой и широкими плечами, в двубортном малиновом пиджаке, стоящий, широко расставив ноги, у длинного приземистого автомобиля» (ЧП, 61). Особенно Марию восхищает тело робота (ЧП, 61) и компьютеризированные глаза и ум Шварценеггера, теперь уже в роли Терминатора:

Его левый глаз был чуть сощурен и выражал очень ясную и одновременно неизмеримо сложную гамму чувств, среди которых были смешанные в строгой пропорции жизнелюбие, сила, здоровая любовь к детям, моральная поддержка американского автомобилестроения в его нелегкой схватке с Японией, признание прав сексуальных меньшинств, легкая ирония по поводу феминизма и спокойное осознание того, что демократия и иудеохристианские ценности в конце концов обязательно победят все зло в этом мире. Но его правый глаз был совсем иным. Это даже сложно было назвать глазом. Из развороченной глазницы с засохшими потеками крови на Марию смотрела похожая на большое бельмо круглая стеклянная линза в сложном металлическом держателе, к которому из-под кожи шли тонкие провода. Из самого центра этой линзы бил луч ослепительного красного света – Мария заметила это, когда луч попал ей в глаза (ЧП, 77).

Абсурдное тело робота, ассоциирующееся с перечнем нравственных достоинств, – это тело мужское, мускулистое и, по мнению Марии, надежное. Хотя Мария героизирует чекистов в образе Дзержинского, Дугин, конечно, не одобрил бы американизм такого героя.